Избранное

Над головой было звездно. Громыхал фронт. Небо над Вазузином расцвечивалось зелеными, голубыми, желтыми огоньками ракет, белыми дугами трассирующих пуль, тускло-багровыми отсветами дальних пожарищ.

Глубоко, во всю грудь, вздохнув, Евстигнеев направился было к избушке, где квартировал вместе с комиссаром Федоренко, но вспомнил, что отдыхать ему, начальнику штаба, пока отдыхает комдив, нельзя, хоть и посасывало под ложечкой и чуть кружилась от усталости голова. И он пошел по деревне в ту сторону, где за поворотом начиналась вторая улица, в домах и сараях которой размещались подразделения головного полка.

Деревня вновь затихла и казалась необитаемой. Лишь время

32

от времени из черноты задворий доносились простуженные голоса:

— Стой! Кто идет?

Евстигнеев негромко отзывался и шагал дальше, поскрипывая снежком и почти зримо представляя себе, как в этих темных избах по всему полу от порога до занавешенных, в наледи окон, сбившись в кучи, тяжелым крепким сном спят бойцы.

«Вот они завтра, выполняя приказ, пойдут под огонь,— размышлял Евстигнеев,— побегут с винтовочками, увязая в снегу, к фашистским дотам, думая, что начальство все предусмотрело, обо всем позаботилось, а их, бойцов, дело только пробежать под пулями и разрывами мин, надеясь на свою счастливую звезду, к железобетонным коробкам и забросать их гранатами… А позаботилось ли начальство, я, Евстигнеев, прямой начальник всего личного состава дивизии, чтобы этот предстоящий бросок бойцов в атаку не был напрасным? Все ли сделал, что мог?»

Он остановился перед большим домом с обрывками проводов на стене и тотчас был окликнут часовым.

— Затвор,— ответил Евстигнеев вполголоса и, пройдя короткую тропу, поднялся на крыльцо.— Что же вы, товарищ боец, тут у самых дверей околачиваетесь? — строго сказал он часовому.— Как фамилия?

Часовой, молодой круглолицый парень, прижал к себе винтовку.

— Парамошкин, товарищ подполковник.

— Разве так, товарищ Парамошкин, положено охранять штаб?

— Дак мороз, товарищ подполковник,— сильно окая и, видимо, нисколько не робея, ответил часовой.— А в мороз все кругом слыхать. Я и ваши шаги, товарищ подполковник, издалече признал.

— Из сеней, что ли? — усмехнулся Евстигнеев.

— Зачем из сеней? Мы службу знаем… А с крыльца обзор на три стороны и слыхать все исключительно хорошо. Несем как положено, товарищ подполковник.

— Находчив, ничего не скажешь,— покачал головой Евстигнеев и, нашарив в темноте дверную скобу, потянул ее на себя.

Часовой, вероятно, успел сообщить о приближении начальства. Едва Евстигнеев отворил дверь, как раздалась команда «смирно», вдоль лавок и у печи вытяулись люди с сонными, отсутствующими лицами, а от стола с желто-мерцающей коптилкой шагнул курчавый лейтенант, оперативный дежурный штаба полка, и по всей форме отдал рапорт.

— Вольно,— сказал Евстигнеев.— Командир полка отдыхает?

3 Ю. Пиляр

33

— В настоящий момент, товарищ подполковник, отдыхает начальник штаба, командир бодрствует. Вас проводить к товарищу майору?

— Соедините-ка меня сперва со штадивом.

— Махарадзе! — повернулся лейтенант к телефонисту.— Штаб дивизии, срочно!

Евстигнеев предупредил оперативного дежурного штадива, что он, Суздальский, находится у Красноярского, пробудет здесь полчаса, и пошел в сопровождении лейтенанта на другую половину избы.

Майор Еропкин в накинутом на плечи полушубке сидел за столом и, не сгибая спины и дальнозорко откинув голову, писал в школьной тетради письмо. Увидев Евстигнеева, он положил карандаш, его темное морщинистое лицо засветилось улыбкой.

— О-о, товарищ начальник! — сказал он прокуренным голосом, привстал, схватился за поясницу.— Очень рад. По службе или так, на огонек?

— А как хочешь?

— Да на огонек, ясно, лучше…

Никого, кроме них, в комнате не было, и Евстигнеев, присев к столу, кивнул на незаконченное письмо.

— Домой или, может, какой зазнобе?

— Все той же, Александре Матвеевне. Да вот, беда, давно не было от нее ничего.

— Получишь, получишь. Поклон ей, кстати, от меня, если она, правда, меня помнит.

— Как же не помнит, когда я два раза приветы от нее передавал!

— Так это с твоих слов, а зрительно — какой-такой Евстигнеев?.. Все-таки восемнадцать лет минуло-пробежало. Я-то ее как сейчас вижу.

— Не говори! — собрав в гармошку морщины на лбу, лукаво произнес Еропкин.— Ну а твои не дают пока о себе знать?

— Пока нет,— вздохнул Евстигнеев.

Когда-то они вместе учились в пехотной школе комсостава РККА, оба ухаживали за симпатичной девушкой Шурочкой. Потом, по окончании школы, пути товарищей разошлись. Еропкин служил на Дальнем Востоке, воевал с белокитайцами во время конфликта на КВЖД в 1929 году, отличился и был награжден именным оружием. В середине тридцатых он уже командовал полком и, возможно, пошел бы еще дальше, если бы не пристрастился к спиртному. С ним беседовали, предупреждали и в конце концов уволили из армии.

Когда началась Великая Отечественная, Еропкин снова надел

34