Избранное

В середине января левофланговые дивизии армии Пасхина вышли в район города Вазузина, но взять город не смогли. Войска с боями продолжали катиться к югу, все более сужая полосу наступления и катастрофически удаляясь от своих тылов. К концу месяца, когда последовал новый приказ овладеть Вазузином, положение армии было чрезвычайно сложным.

Войска испытывали сильную усталость. Из-за снежных заносов и метелей значительно сократилась пропускная способность дорог, а это при нехватке транспортных средств привело к тому, что пополнение войск боевой техникой, боеприпасами и продовольствием резко ухудшилось. На направлении главного удара армии к этому времени не оказалось ни одного танка. Осложнилось аэродромное базирование авиации: отряд самолетов, приданных армии, оставался далеко за Волгой. В полках после месяца изнурительных боев было всего по семьсот — восемьсот штыков боевого состава.

Обстановка требовала от командования армии особо продуманных энергичных действий, и тут в выборе мер и, главным образом, в вопросах оперативно-тактических у Миронова с Пасхиным возникли разногласия.

«Видно, крепкий орешек этот Вазузин»,— размышлял Евстигнеев, вернувшись с подписанным боевым донесением и засев за работу в комнате, где он час назад разговаривал с представите-

19

лями соседних дивизий. Он внимательно, с карандашом в руках прочитал последнюю армейскую разведсводку, еще раз просмотрел в блокноте свои записи и пояснительные схемы, вгляделся на карте в план города, и перед ним мало-помалу стали вырисовываться детали, которые на первый взгляд существенного значения не имели, а в действительности, как подсказывал ему опыт, могли серьезно повлиять на успех или неуспех боя.

Прежде всего, разглядывая одну из схем, он заметил, что в ничейной полосе перед фронтом дивизии, которую этой ночью предстояло сменить, значится свободный дот, господствующий над другими девятью дотами, занятыми немцами и представлявшими собой полосу прикрытия впереди Вазузина. Пустующий дот, по-видимому, не имел особой ценности для наших подразделений, находящихся в обороне, зато он мог хорошо послужить во время броска пехоты в атаку как опорный пункт и затем как надежное укрытие для передового НП или даже КП.

Далее Евстигнееву показалось существенным то обстоятельство, что Вазузин в западной части своей стоял на холмистом берегу. Можно было не сомневаться, что немцы в полной мере использовали господствующие высоты, понастроив там множество хорошо укрепленных и замаскированных огневых точек. Берег понижался к северу, и с этой стороны, вытянувшись с запада на восток, к городу узким рукавом шел овраг, по какой-то причине не обозначенный на карте.

Важным представлялось, наконец, то, что примерно в полкилометре от устья оврага, на пустыре, примыкавшем к северной окраине Вазузина, находились кирпичные строения, в которых, по одним сведениям, до войны были механические мастерские, по другим — воинские казармы.

Решение командира дивизии, оформленное в боевой приказ, учитывало и наличие сильной полосы прикрытия, выдвинутой перед Вазузином на направлении главного удара, и то, что северная часть города по всем признакам была наиболее уязвимым участком в обороне противника.

Однако к моменту принятия решения штадиву не было известно ни о свободном доте, ни об овраге, который в определенных условиях мог сыграть значительную роль. Эти новые детали обстановки требовали внесения соответствующих коррективов. А вносить по ходу дела коррективы было одной из главных задач оперативной работы штаба.

Евстигнеев позвонил Полянову и в ожидании его медленным взглядом обвел комнату. Очевидно, тут была учительская: длинный стол, на который, возвращаясь с урока, складывали стопки

20

тетрадей и мел; рассохшийся шкаф с чернильным пятном; на потемневших стенах кнопки с обрывками бумаг — может быть, висело расписание уроков или график дежурства учителей.

«Вазузин, глубинная Русь… куда зашел немец!» — в который уж раз думал Евстигнеев. Он поглядел на часы — Полянов задерживался — и позвонил в штаб головного полка.

— Это кто? Это вы, Третий? — спросил он, услышав молодой голос начштаба полка, старшего лейтенанта.— Это Суздальский говорит,— назвал Евстигнеев свое кодовое имя.— А Красноярского нет поблизости?

Старший лейтенант ответил, что Красноярский (командир полка майор Еропкин) в соседнем помещении, только сел ужинать, но если срочно, то его позовут. Евстигнеев сказал, что можно не звать, и спросил:

— Что у вас хорошего? Давайте рассказывайте.

Начальник штаба полка доложил, что все приведено в готовность, сейчас начали кормить людей; затем справился, не подкинут ли им к завтрашнему дню боеприпасов. Он говорил с другого конца деревни, но голос его звучал так, будто сидел в соседней комнате.