Избранное

Перед началом допроса разыгрывается любопытная сцена. Судебные власти разрешили одному шведскому врачу и корреспонденту амстердамской газеты «Телеграф» посетить Ван-дер-Люббе в тюрьме. Выступив в качестве «свидетелей», эти лица показали, между прочим, что с Ван-дер-Люббе тюремные власти обходятся «лучше, чем с другими заключенными».

Полицейский Гейзиг вторично повествует о том, что говорил Ван-дер-Люббе в ходе предварительного следствия. Гейзиг утверждает, якобы Ван-дер-Люббе высказывал «коммунистические тенденции».

Полицейский Цирпиус говорит, что Ван-дер-Люббе произвел инкриминируемые ему поджоги один.

Третий полицейский, выступающий в роли свидетеля, Маровский, утверждает, в противовес общеизвестным фактам, будто бы Ван-дер-Люббе заявлял на допросе, что он «коммунист». При этом он добавляет, якобы Ван-дер-Люббе называл ему фамилии отдельных коммунистических депутатов германского рейхстага.

Суд с радостью воспринимает эту удивительную «улику». Но в дело вмешивается Димитров, задающий вопрос Маровскому: «С какого времени приглашался на допросы Ван-дер-Люббе переводчик?»

По предложению фашистского «защитника» Зака председатель суда Бюнгер спрашивает Димитрова о цели этого вопроса. Димитров возражает: «Потому что при моих допросах с самого начала присутствовал «переводчик», хотя я хорошо знаю немецкий язык».

Тов. Димитров спрашивает дальше:

«Спрашивал ли Маровский Ван-дер-Люббе на допросе обо мне?»

Маровский вынужден сделать признание:

«Я не называл имен. Но я показывал Ван-дер-Люббе фотографии остальных обвиняемых, и он утверждал, что этих людей не знает».

Взбешенный председатель Бюнгер вопит истерическим голосом:

«Димитров! Мое терпение исчерпано! Лишаю вас права задавать вопросы свидетелям!»

Вчера вечером находящиеся в Лейпциге высшие чиновники германского министерства пропаганды собрали всех представителей германской печати, присутствующих на процессе. Они категорически запретили им давать какие-либо комментарии к судебным отчетам. Начальство приказало излагать эти отчеты «сдержанно».

По-видимому, в целях подобной «сдержанности» корреспондентам запрещено передавать реплики подсудимых, особенно Димитрова.

Полное разоблачение фальсификации

предварительного следствия

29 сентября

Один за другим маршируют перед судейским столом свидетели обвинения. Тридцать человек были допрошены в течение вчерашнего дня.

Кого только не нахватала полиция в качестве подтверждения своей провокации! Кого только не приволокли сюда! Мелкие шпики, лавочники, случайные очевидцы каких-то предыдущих пожаров, вообще очевидцы… те самые, про которых давно уже сказано: «Врет, как очевидец».

Свидетели Франк (руководитель отдела общественного призрения в Нейкельне), Пфейфер (содержатель пивной) и некто Панкнин должны «осветить» историю с поджогом дома общественного призрения в Нейкельне, который инкриминируется Ван-дер-Люббе, а также установить «связь Ван-дер-Люббе с коммунистическими рабочими», с которыми он якобы встречался в доме общественного призрения и в пивной Пфейфера.

Судья Бюнгер мягок и ласков. Свидетелей из шпиков он не ограничивает временем. Наоборот, он поощряет их бесстыдное вранье. Особенно подробные показания дает Франк. Задача Франка совершенно очевидна: он должен поразить суд и аудиторию разоблачением «ужасных планов» коммунистов.

В пылу усердия Франк неожиданно проговаривается и раскрывает свое лицо провокатора. Он сам рассказывает о своей связи с неким Гинце, который вращался среди коммунистических рабочих и регулярно доносил Франку о «коммунистических планах». Кстати сказать, имя самого Гинца также числится в списках свидетелей лейпцигского процесса.

Разбитый миф о «партбилете» Ван-дер-Люббе

Из показаний допрошенных после Франка свидетелей из состава околофашистского актива заслуживают особого интереса показания свидетелей Пфейфера и Панкнина. Задача этих свидетелей — доказать, что Ван-дер-Люббе был коммунистом. Показания же их с полной очевидностью устанавливают, что у Ван-дер-Люббе не было никакого партийного билета.

Пфейфер содержал пивную, в которой якобы встречались коммунисты. На суде Пфейфер заявляет, что у него было впечатление, что Ван-дер-Люббе коммунист. Однако, когда он потребовал, чтобы Ван-дер-Люббе показал ему партбилет, у последнего такового не оказалось.

Вообще из показаний Пфейфера вытекает, что у него были с Ван-дер-Люббе какие-то другие отношения. Пфейфер рассказывает, что, когда (22 февраля) Ван-дер-Люббе зашел в пивную (его туда привел национал-социалистский шпик Янике), Пфейфер дал ему пальто, шапку и угостил кофе с бутербродами. Ван-дер-Люббе будто бы сказал Пфейферу, что он голландский коммунист и что надо бороться с фашизмом.

Судья Бюнгер, обрадовавшись этим словам Пфейфера, спрашивает, говорил ли Ван-дер-Люббе, что нужно принять решительные меры?

Пфейфер отвечает нерешительно: «Да».