Избранное

Москва, война, тепло внизу в метро.

Толпа людей в заботах и полуголодных.

Средь них мальчишка в стареньком пальто

Переминается – эх, неудобно в валенках огромных.

Петлей на шее на шнурках коньки висят,

Размера те ботиночки на взгляд 48-го.

Размер ноги 36-й, ну, что с мальчишки взять,

Да вот и поезд подошел, да вот и время полвосьмого.

Как поршнем из туннеля воздух вытолкнут – и вот

В носу особый запах стали и резины,

Откроются вагонов двери, и толпа войдет,

Места позанимать спешат, не люди, а машины.

Вот он подходит, головной вагон,

Из репродуктора названье остановки раздается,

Водитель на перрон выходит – мальчик так смешон,

Что, глядя на меня, задорно-радостно смеется.

Ну, и видок – ушанка трепаная набекрень,

Веснушки все лицо покрыли просом,

Нелепая одежда – ну, понятно, зимний день,

Пытливые глаза всегда с вопросом.

И вот невероятное случилось вдруг,

Водитель мне рукой махнул: «Садись скорее!»,

Не дожидаясь повторенья, я нырнул

В кабину, поперхнувшись с изумленья.

Там мне сказали, чтобы тихо я сидел.

На станциях я должен пригибаться к полу.

Поверить я своим глазам не смел,

Что так случиться может, ну, ей Богу.

Сигнал, флажком отмашка, и в туннель,

В ту черную трубу рванулся поезд рьяно,

И вдруг закончилась дневная канитель,

Стальные рельсы пожирали светом фары.

На каждой станции послушно к полу пригибался я,

Чтобы водителей не подвести, в дугу сгибался,

Казалось мне, что поездом летящим управлял тогда,

И я с волнением едва справлялся.

Спасибо дорогие, низкие поклоны вам!

Ведь вас давно на свете этом нету,

И через 64-ре так признателен я вам,

Своих воспоминаний не отдам я в Лету.

Но вот закончились те приключенья. Стоп.

Объявлен «Парк культуры», до свиданья.

Теперь каток, на валенки ботинки, всё – готов,

И на норвежках я скольжу, скольжу в воспоминаньях.

Ах, сколько сбитых девочек, своеобразное признание в любви,

Ах, сколько синяков, набитых шишек,

На льду сияющем, лед лихо резали коньки,

Малыш сбивал без счета девочек-малышек.

Воспоминания. Воспоминаний тех пчелиный рой

Влетает в голову, ее в волненьи кружит.

Тот, кто в кабину посадил меня, герой.

Его ведь посадить могли, такой он Сталину не нужен.

Таких, как я, десятилеток в те года расстреливали иногда,

Когда сболтнул мальчишка, что не надо,

Могли причислить к террористам, и тогда

Прощай, родители, такая вот была награда.

Теперь, когда в метро стою я на перроне,

У головы у поезда, как много лет назад,

С волненьем вспоминаю ту поездку в головном вагоне,

Как будто снова я смотрю в глаза водителей-ребят.

Они ведь понимали, что затронула война,

Малышку-безотцовщину затронула немало,

И наградить теплом хотелось им меня,

Им повезло в тот раз – цыганка им беду не нагадала.

Тех молодых ребят израненных, вернувшихся с войны,

Ушедших в темноту метро трудиться.

Всегда я вспоминаю с благодарностью, не утаю слезы,

Ведь это время счастья никогда не возвратится.