Избранное

Глава четвертая

«Черная рубашка, дыра на пуп'e.
Ящик под вагоном — прекрасное купе.
Что же мине надо?
Что же тибе надо?
Что же нам обоим с тобой — шантрапе?
Паровозы ходют с Москвы на Одессу,
а с Одессы ходу опять на Москву…
И тоска на сердце — ну ее к бесу
такую тоску!

Машинисты пару поддают, шуруя,

паровозы ходют, прямо как стрела,
мне тоска такая —
скоро вот умру я,
так зачем же мама мине родила?»

Ребята поют не в голос,

хрипя выходит из горла
шатающаяся песня
в зеленую, сочную тьму…
Война их несла в ладонях,
война их мяла и терла,
война их учила злобе, как разуму и уму.

Тачанок припадочных грохот,

и жар полуденный адов,
и дышащий смрадно ладан
в руках жестяных попов,
но войны уходят в землю
осколками снарядов,
обрывками сухожилий,
остатками черепов.

Сергей поет, вспоминая,

как задом падали кони
перед клубами жирной и плодоносной земли.

Сергей поет.

Его слушает публика, на перроне
и паровоз, идущий с Москвы на конец земли.

Когда подают копейку…

— Чего так распелся, на, мол… —
Сергей копейку за щеку — она ему дорога.
Порою интересуются:
— А ты сегодня шамал?
— Я? Не… не шамал… —
Выслушивают:
   — Ага!

Уходят степенно и важно,

пышны, велики, спокойны,
их ожидает ужин,
дети, жена, постель;
они уходят в землю,
как все уходит,
как войны —
осколками снарядов,
осколками костей.

А я пойду погуляю — меня окружает усталость

хандрой и табачным дымом,
а трубка моя пуста,
мне в этой жизни мало чего написать осталось,
написано строк четыреста —
еще не хватает ста.

Пойду через Марсово поле

до темного Летнего сада
с распахнутою душой…
Подумаю, как Сергею доехать до Ленинграда —
он очень хороший город:
вечерний, весенний, большой.

Глава пятая