Не мерцанье сабель,не цокот и гром эскадронов,детству милая песня,веселое уничтоженье врага…Нет, война — это, оперы сей не затронув,полустанок, заброшенный к дьяволу на рога.Не «ура», поднимаемоеатакующей конною лавой,а солдатская песня про журу,про журавля.Станционный козел,украшаемый костью трухлявой,молча слушает песню,покрытую вечною славой,удивляется ей, золотой бородой шевеля.Так война повернулась к Сергею.Он видел,от печального однообразья устав,как худой машинист —обгорелый, измазанный идол —без гудков уводилв осторожную полночь состав.Полночь бьет пулеметами,тараторит смертельною сплетней, —безразличны Сергею идущие боком бои,он отбился в дороге от матери —десятилетний,он таращит на шпалыглаза молодые свои.Ходят мимо солдаты,тоскующие о женах,стынет здание станции,обреченное штабом на слом,с юга ветер доноситдыхание трав, зараженныхтрупным ядом,предсмертной испариной,злом.Вот на юге трава…В ней бы скрылся такой человечек,как Сергей,до макушки,до золота пыльных волос…Он бы лег,он бы слушалколыбельную песенку речек,чтобы легче дышалось ему,чтобы крепче спалось.Ночью жгут у перрона костры:варят кашу и сушат онучи…И Сергей подползает на огонек с ночевой.— Ты откуда, парнишка? —Корявые руки вонючи,но зато уж и ласковы…— Дяденька…— Ну, ничего…А под утро,когда, утомленные боем,спят, завернутые в шинели,и видят приятные сны,и особенно пахнет веснойи травой зверобоем,и смолистою, чуть подогретою, шишкой сосны, —вдруг ударили с левого фланга…Вибрируя: п-иу…у… —сухо щелкая в камень,пролетая, впиваясь в зарю…Это пуля. Спасайся!Сергей уползает в крапиву,слышит: — Сволочи, к пулеметам…Андрюшка, тебе говорю…Над Сергеем склоняется парень —большой, одноглазый,в ухе часики вместо серьги,и на шее мерцанье монист…— А ну, поскорей вылазий!..Обратите внимание ваше:какой небольшой коммунист…Так Сергей попадает к махновцам.Тут уж начинается буча —гром, дым, пыль, война,и мохнатое знамя предводительствует, как туча,и распластана грива запаленного скакуна.Одноглазый бандит покровительствует Сергею,то напоит его самогоном до белых чертейи тоскует спьяна:— Я тебя и люблю и радею,потому обожаю еще не созревших детей.Я и сам молодой был, красивый…но глаз, понимаешь ли, вытек —потому меня шашкойкоммунисты ударили раз…И целует Сергея разбойник и сифилитик,уважаемый бандойза сифилис и за глаз.У него был запой —он трепался, бунтуя, по селам,и, похожий на бред, на страшилище-нетопыря,он расстреливал пленных,В ажиотаже веселомпулю в пулю сажая,во всё матеря.Липкой грязью зашлепанный,словно коростой,разводя на затылок квадратные плечи свои,он размахивал жесткою плетьючетыреххвостой,и свистели четыре хвоста,как четыре змеи.С неба падали звезды,гармоника тяжко вопила —то в обнимку, в дыму разбредаясь по степи рябой,сотоварищи пьют самогони багровое пиво,одноглазого чествуя песней, тоской и пальбой.А когда окружили ту бандуБуденновские отряды —одноглазый попался, как мальчик,как кура во щи,говорил по слогам:— Да чего ж вам, товарищи, рады.То-ва-ри-щи…Он божился и клялся:— Будь я гадом и будь я заразой… —Он вертелся в предсмертии колесом на оси,но во имя победыналево идет одноглазый —и вороной душа егоулетает на небеси.