Он повернулся на спину, приподнялся на локте, ладонью заслонил глаза от солнца. Дальше и ниже, едва в десятке шагов от его ступней, вдоль берега течет река. Поодаль она зеленая, матовая и словно бы плотная, чуть ли не твердая, хотя верхний слой непрестанно скользит мимо. А вблизи вода теряет окраску, становится прозрачной, течение медлит, и поверху, то тут, то там, неуверенно закручиваются крохотные водоворотики. Слева и справа порой самыми кончиками ветвей касается воды плакучая ива, ветви тянет по течению, они резко высвобождаются, отдергиваются и опять опускаются в воду. Берег позади круто уходит вверх, весь в зарослях ежевики, длинные свисающие плети почти скрывают его убежище.
И он усмехнулся и сказал — бедная мама. Сорвалось ненароком, вообще-то он по обыкновению ничего не собирался говорить вслух, хоть тут и некому услышать.
Солнце стало чересчур припекать, и он сел, стряхнул со спины травинки и сучки, потом поднялся. Спереди он весь очень славно загорел, а дома, в спальне, изгибаясь, изворачиваясь перед зеркалом, убедился, что сзади загар еще темнее. Он вскинул руки вверх, присел, выпрямился, еще раз, еще, раз-два, раз-два. Наклон вперед, похлопать ладонями по бедрам, напрячь мышцы, снова расслабить.
Бедная тетя Клара, сказал он.
Он вышагивал взад-вперед, стараясь поднимать колени повыше, левой, правой, левой, правой. Потом двинулся по кругу, быстрей, быстрей и под конец бегом.