Избранное

Игра в карты здесь не только не входит в число тихих игр, она оглушает и выматывает одновременно, потому что игрок шлепает карту на стол каждый раз с такой силой, будто хочет проломить его насквозь. Для сравнения представьте себе англичан с их вистом. Такая же картина и в политических играх на мировой арене.

На большом, выдающемся далеко к берегу плато, где раньше был могущественный город Норба, я долго стоял, глядя на море; линия горизонта казалась отсюда необычайно далека.

Стоя в этом великом городе, от которого ничего больше не осталось, поневоле думаешь: хоть движение вокруг Монетного двора и застопорилось, не следует бояться, что мы застряли навсегда. Если кто-нибудь прочитает в истории, что во времена Второй пунической войны в Норбе держали карфагенских заложников, так сильно она была укреплена, он останется при том же мнении, я же восклицаю: да, так оно было, но как потом все круто пошло под гору! Где гора сама не шла круто вверх, воздвигали громадную стену из отдельных, отесанных и подогнанных друг к другу камней; там, где стена обрушилась, камни лежали врассыпную на склоне, кусок мозаики гигантского формата, ожидающей какого-нибудь чудака англичанина, который бы поставил целью своей жизни снова собрать всю стену и решить головоломку.

Из Седзе я направился в глубь страны и дошел до Фрозиноне, одного из тех милых городков на вершине холма, что расставлены по всему ландшафту словно круглые торты, с узкими концентрическими улочками и непрерывной цепочкой домиков, про которые не скажешь, что в одном из них живет богач нотариус.

Я следовал большаком и размышлял о всякой всячине. У спокойно идущего человека спокойный пульс, а спокойный пульс говорит о том, что сердце спокойно гонит кровь по сосудам, и, если кровь ритмично проходит через мозг, это в свою очередь влияет на процесс мышления, и никто меня не убедит, что все эти вещи никак друг с другом не связаны. Поэтому так хочется порядка тому, кто испытывает потребность думать. Это можно представить себе так: всякая мысль, зародившаяся в мозгу, есть как бы чрезвычайно маленькая скульптура. Человек, желающий мне что-то рассказать, воздействует на меня примерно так же, как если бы в моем мозгу орудовал каменотес размером с молекулу. Поэтому двое собеседников могут поочередно каждый в мозгу другого низвергнуть любых идолов, поэтому раньше сжигали на костре еретиков. Если же в голове один только хлам, да к тому же еще все мысли-статуэтки разбросаны как попало, то в крови бывают запруды, течи, водовороты, делающие невозможной нормальную циркуляцию мыслей между людьми. При всяком упрощении мыслей мозг избавляется от некоторой толики хлама, расчищаются пути для других мыслей, они выстраиваются в нашей голове, как молекулы в кристаллической решетке, словом, всякий научный интеллект стремится превратить голову в подобие Фингаловой пещеры.[47] Вся тяга к науке, стало быть, есть не что иное как потребность сообщить свободный ток нашей крови.

Одно из самых трогательных впечатлений в Италии оставляет пение монашек. Они поют о небесном блаженстве, но в их пении то и дело прорываются вопли, исторгаемые тем земным, что есть в этих женщинах потому, наверное, от их голосов мурашки по спине бегут. Когда такое пение слушает мужчина, у него возникает желание немедленно переодеться монашкой и проникнуть в их святую обитель, чтобы самым недобродетельным образом наградить там сестер предвкушением небесного блаженства, о коем они так истово молят вседержителя. Но этого делать нельзя: сестры заключили сами себя в стерильную колбу для потустороннего употребления, и если открыть пробку этой колбы даже на секунду, то все ее содержимое немедленно подвергнется порче. О монашенки, носящие шоры вокруг чела, дабы не зреть богатства грешной земли, но токмо блюдущие себя от падения, сколь чудно и благостно пение ваше!

В Фрозиноне я встретил в кафе одного весьма преуспевающего торговца мануфактурой, который с миной мецената пригласил меня сесть за его столик, но он мне не понравился, и я ушел. Мне наплевать, какое там положение в обществе занимает человек. В этом отношении я держусь так же, как господь бог.

На другой день мне снова выпала дальняя дорога, но с хорошим интересом; выигрышем был знаменитый монастырь Монте-Кассино, широко известный и среди хожалого люда, ибо всякий, кто постучит в его ворота, получит ужин, ночлег и завтрак, как в настоящем отеле, он имеет право на такую встречу как чужеземец и не должен чувствовать себя христарадником или принятым из милости; это рудимент старинного гостевого права.