Избранное

Как я брошу ребят? Осталось совсем немного. Вы же знаете моего лучшего друга, этого волкодава Кобыша… В конце концов, работа, может быть, пойдет на премию в случае успеха. А тут наш вечно голодный Полуянов! Спит и видит на своей широкой груди золотое сияние…

— Все ваша дурацкая игра в награды, кто кого перетянет! — усилила натиск Семеновна, не глядя на Татьяну Романовну, но каждое слово предназначалось сейчас ей, и это понимали все трое. — Удивляюсь тебе, Таня, тебе нужен живой муж, а детям отец, а не ваши дурацкие висюльки!

Можно ли думать сейчас о премиях, когда ног не таскаешь!

Вместо ответа Татьяна Романовна, осторожно взяв Васю за плечи, заставила ею лечь. Вася, чутко настроенный сейчас ко всему происходящему, задержал руку Татьяны Романовны в своей, еще влажной от слабости ладони.

— Танюш, дети уже встали? Не очень я тебя напугал?

— Не очень. Но лучше ты сейчас поспи, а то полежи бездумно, с закрытыми глазами.

— Я лучше полежу с открытыми, можно?

— Всегда бы ты был такой покладистый, цены бы тебе пс было, Вася.

— Да разве не всегда такой? В понедельник такой был, погоди-ка, когда еще? В пятницу…

— Особенно когда Кобышу в пасть добровольно лезешь…

— Да, Кобыш? Мужик серьезный, с характером, да, Таня, си прагматик, но он умеет почувствовать направление, а это немало. Пойми, он на месте в лаборатории.

— Я знаю одно, в ключевых позициях ни с кем нельзя делиться, тем более с Кобышем, он же не человек, он танк, я его боюсь. — Татьяна Романовна, не принимая примиряющей улыбки Васи, отчужденно переставляла пузырьки у изголовья.

— Чем Кобыш тебя так достал, ну чем он опаснее, например, Полуянова?

— Как можно быть таким травоядным! Кобыш — акула, он проглотит тебя вместе с лабораторией и не облизнется, — Татьяна Романовна нервно поправила узел шейной косынки. — Почему я одна должна все предвидеть? Кто я такая? Мне скоро самой уже не будет места в лаборатории.

Кобыш выживет. Да, да, да, кто я такая, чтобы меня спрашивать, принимать меня во внимание?

Смотревший на нее с легкой полуулыбкой Вася от ее последних слов откинулся головой на подушку, и лицо его затвердело.

— Ты опять усложняешь…

— А ты упрощаешь, упрощаешь, упрощаешь, — раздельно, утяжеляя каждое слово, ответила Татьяна Романовна, солнце было уже высоко и густо заливало комнату, Татьяна Романовна совсем задернула штору. — Нечему удивляться. Ты умный человек и понимаешь все. Меня не может не тревожить наше положение. Если бы ты понял, Вася! Нельзя всю жизнь только работать. Надо когда-то заставить себя остановиться и оценить уже сделанное.

— Что, что я должен оценить, Таня? — ровно, как о чем-то безразличном для себя, спросил Вася.

— Ты хочешь, чтобы я высказала тебе все до последней запятой?

— Мы только так до сих пор и жили, — сказал Вася. — Мы…

— Нет, не так, — резко оборвала его Татьяна Романовна. — Вокруг тебя уже сложилась зона отчуждения… Талант, одаренность, исключительность! Не тревожить, не беспокоить… Ах, ах! Только бы не помешать процессу! И я первая подпала под эту магию твоей исключительности…

— Таня, — тихо позвала Семеновна, чувствуя надвигающуюся бурю, одну из тех, которые время от времени и раньше потрясали старый дом у озера, но Татьяна Романовна не услышала или не захотела услышать.

— Ты жалеешь?

— Не делай удивленных глаз, — сказала Татьяна Романовна, напряженно шагая взад и вперед перед его кроватью на жестких каблуках и тем самым подчеркивая свою готовность к дальнейшему нападению. — Больше всего мне нравится, когда ты удивляешься вещам очевидным будто только что родился на свет божий.

— Ты жалеешь? — так же ровно, безразлично повторил Вася.

— Не жалею! Как можно жалеть о том, что родился с серыми глазами, а не с васильковыми, хотя васильковые может быть, и в тысячу раз лучше.

— Не в тысячу, а в девятьсот двадцать семь!

— Вася, Вася, тебе все шуточки, ты опять уходишь от главных вопросов, а их нужно решать. Ни юг, ни горы ничего не изменят в тебе самом, и твоя амбиция — ширма за нее ты и прячешься. Главное в тебе самом — стоит только протянуть руку…

— Неужели только протянуть?

— Тебе нужно брать лабораторию, именно тебе а не Кобышу, раз Морозов уходит, — упрямо глядя перед собой

сказала Татьяна Романовна. — Что ты юродствуешь? Сколько раз мы говорили с тобой об этом! Я и сейчас утверждаю тебе нужно переключиться, дать отдохнуть голове…

— Все не так просто, Танюш, ты не хуже меня знаешь, сколько порогов надо обить, чтобы получить лабораторию, лоб до синяков намозолить в поклонах…

— Раз нужно, значит, нужно, не ты один, — стояла на своем Татьяна Романовна. — У тебя — сбой, кризис, истощение-переключись! Вот единственно разумный выход. Совсем выключаться из процесса страшно, да и неразумно!

На твоих работах уже существует направление в институте, давай-давай складывай теперь уже следующее подножье, а другие будут возвышаться. Вася, тебе надо взять то, что уже тебе принадлежит по праву.

— Таня, ты действительно считаешь, что я неспособен двигаться дальше? Татьяна Романовна резко повернулась на каблуках. — Да не стучи ты каблуками, неужели у тебя нет мягкой обуви?