Избранное

На третий или четвертый день, оголодавшие еще больше, мы покинули дом Петроса. На постели оставили записку: «Не серчайте, старики. Самим вам есть нечего».

И опять, опять путаница дорог между деревьями, железные ворота, мнимые поиски Шаэна, неизменное «подайте».

Но вот что это за белый пламень на лесной поляне? Анемоны. Белые анемоны проклевывались первыми. А подснежники, робко выглядывающие там и здесь? А барашки ивы, которые уже пожелтели и чуть пылят? Или взять пшатовое дерево. Видите, его будто посыпали серебром. Оно не было таким ни позавчера, ни даже вчера. Все это совершилось сегодня, вот сейчас, на наших глазах.

В воздухе раздается слабое гуденье. И я догадываюсь: это перволетные пчелы вышли за ранним взятком. Но что это? За живыми изгородями ясно обозначались зеленые квадраты огородов. Как ни старались хозяева упрятать свои посевы от постороннего глаза, им это не удавалось. Я видел грядки редиски, укропа, салата, лука, картофеля. Как ни крохотны были их ростки, но уже нельзя спутать стрелы луковых перьев со свежей ботвой картофеля или заросли укропа с кустом салата. Мне даже кажется, что я слышу, как пробиваются они сквозь землю, слышу песню их весенних соков, и во рту от этих соков так хорошо.

Голод вконец извел нас.

— Подкрадемся ночью. Что будет, то будет, — решили мы.

Но приходила ночь, и мы откладывали налет на завтра. Было страшно забираться в чужой огород. А голод нашептывал нам другое, и куда бы ни направлялись, непременно оказывались около какой-нибудь изгороди.

— Покарауль здесь, — если что, свистни, — сказал однажды Аво и, отыскав лаз в заборе, мгновенно исчез.

Притаившись за кустом, я испуганно оглядывался по сторонам, всматриваясь в темноту ночи. Вдруг совсем близко раздался хруст обломившейся ветки. Я вскочил, хотел крикнуть, но чья-то рука зажала мне рот.

— Не ори, дурак! — услышал я знакомый голос.

Я оглянулся и от удивления вскрикнул:

— Васак! Откуда ты взялся?

В темноте мы молча обнялись. Я тихо шепнул ему:

— Я так и знал, что мы встретимся!

— Еще бы! Я тоже Шаэна ищу, — рассмеялся Васак. — А что, много ребят убежало? — осведомился он.

— Не знаю. При мне только Сурен и Вачек.

— Зря, все равно с голоду подохнут. Нынче милостыню не подают.

— А как ты узнал нас? — поинтересовался я.

— Я уже третий день слежу за вами. С трудом узнал; очень вы уж разукрасили себя.

Луна выглянула из-за туч, осветив круглое лицо Васака.

— А ты пухлый какой, — заметил я не без зависти, — с чего бы это?

— Чужие куры не перевелись, — хвастливо тряхнул головой Васак.

— Так ты давно воруешь?

— Поговорим после, а сейчас смотри в оба, а то Аво накроют. Здесь народ злющий. Убьют — не пожалеют.

Мы прислушались. Вокруг стояла тишина, только кузнечики тянули свою нескончаемую песню.

Пригнувшись к земле, к нам тенью подкрался Аво, Он нес в подоле рубахи свои трофеи… От души отлегло. Отбежав от огорода подальше, мы мигом развели костер. Картошка еще пеклась, а я уже чувствовал на зубах ее обжигающий, ни с чем не сравнимый мучнистый вкус…

Наконец «стол» готов. Картофелины были черные, раскаленные, и мы ели их, обжигая пальцы. А как вкусно перышко молодого лука! Или морковь!

В разгар пиршества ветки соседнего куста вдруг раздвинулись и в образовавшийся просвет просунулось бородатое лицо. В темноте провалившиеся глаза горели, как у голодного волка. Мы приняли его за нищего и решили удивить своей щедростью. Аво отделил ему пригоршню картофеля. Даже соль в тряпочке придвинул.

Человек схватил все и принялся жадно есть. Мне стало жаль его.

Я подошел ближе.

Человек ощерился, доедая остатки. Мне показалось вдруг: коснись его — он схватит за руку, как делают собаки, когда к ним пристают.

Уничтожив все, что мы дали ему, тотчас же протянул пустую руку. Мы снова оделили его из нашей доли.

Присев к нам, он теперь уже бесцеремонно хватал картофелины, грязную морковь и без разбору совал в рот.

— Ну ты, разошелся! Дай и другим поесть! — строго сказал Аво.

Обжора схватил его за руку. Аво взвизгнул от боли, и в это время тяжелая туша навалилась на меня и Васака, подмяв обоих под себя. Дышать стало тяжело, что-то холодное и липкое подбиралось к горлу.

«Задушит!» — мелькнуло в голове.

Перед глазами у меня поплыли круги. Почему-то я вспомнил нашу деревню, еще не сожженную турками, речку, игру в верблюжонка.

Очнулся я от страшной боли в руке. Но дышать было уже легко!

— Али! — воскликнул Васак.

Только сейчас я заметил Али и Седрака с винтовками, дула которых были направлены на валявшегося на земле человека с бородой.

— Целый день гонимся за ним. Накрыли наконец! — пояснил Али, отирая пот со лба. — Это уже один из последних аскеров.

— Ну, вояка, вставай, не прикидывайся дохлым! — толкнул его носком треха Седрак.

Турок, оглушенный прикладом, начал понемногу приходить в себя.

Я еле переводил дух от пережитого. Аво тоже не мог прийти в себя. Хотел бы посмотреть, как бы выглядели мы, не подоспей на помощь Седрак и Али!

Тем временем Васак, схватив дубину, замахнулся на турка.

— Не надо, — остановил его Али, — пусть по закону решают, по нашему, партизанскому, суду.