Читаем Избранное полностью

Помните, даже дядя Саркис присоединялся к нам и всегда обыгрывал нас. На полоске промелькнуло яйцо, пущенное рукой Вардана. Оно скатывалось, поворачиваясь то на один, то на другой бок, все наращивая ход. Поднялся визг. Должно быть, где-то внизу пущенное по скату яйцо стукнулось с другим.

Сказать правду, уж не так я безразличен к происходящему. Будь я повзрослев, будь у меня даже белые виски, как у дяди Саркиса, все равно игра в скатку никогда не перестанет волновать меня.

«Эх вы, свистуны!» — снисходительно журю я про себя свежеиспеченных игроков и прохожу мимо.

Вот и наш участок, наш сад. Аво будто видит его в первый раз. Он подсчитывает в нем кусты, сгибая пальцы, чтобы не сбиться. Вот уже согнуты все пальцы на одной руке, на другой. Он трогает каждый куст, словно проверяя, в самом ли деле перед ним виноградная лоза. Снова сгибаются пальцы на руке, с которой он начал подсчет, а виноградных кустов хоть отбавляй, еще не все подсчитано.

Дед ходит от куста к кусту, поправляя покосившиеся колья, опускается на колено, бережно подвязывая ветки к опорам.

Аво продолжает подсчет, а я, словно ошалев от счастья, смотрю и не могу насмотреться на яркую зелень, брызнувшую из почек.

Дед между делом поверх очков посматривает в нашу сторону. Он не одобряет наших восторгов.

— Сесть на коня всякий может, славится же только имя джигита. Еще неизвестно, какими джигитами будете вы.

В следующую минуту дед корит нас уже без обиняков:

— Что вы без дела топчетесь? Винограда не видели? Притащите-ка лучше побольше лыка.

Мы кинулись выполнять поручение деда. Иногда, оторвавшись от работы, мы нет-нет да и снова подсчитываем кусты, снова притрагиваемся руками к зеленым их веткам.

Уже вечерело, когда мы возвращались домой. Деда с нами не было. Он еще с обеда отправился в гончарную. По дороге к нам присоединился Васак. У придорожного тына по-прежнему толпились малыши. Должно быть, они продолжали играть в скатку.

Какой-то великовозрастный игрок, опустившись на колено, долго прилаживал в ладони яйцо, как бы прицеливаясь. Яйцо скрылось, и тотчас же раздался веселый визг. Васак толкнул меня в бок:

— Узнаешь? Да ведь это дядя Саркис — наш председатель сельсовета! Смотрите, смотрите, какие у него пухлые карманы! Держу пари, он уже обставил своих противников.

Мы приближаемся.

— Всех обыграл? — весело осведомляется дядя Саркис, сверху вниз разглядывая братию.

Он отошел в сторонку, выбрал на лужайке удобное место и опорожнил карманы: образовалась горка из битых яиц.

— Ну, ребята, налетай, — пригласил он малышей, — устроим пирушку на славу!

Все кинулись к угощению, а он незаметно исчез, как бывало раньше, когда обыгрывал нас. Сколько времени прошло, сколько седых волос прибавилось на висках у каменщика, а он все такой же. Только чуточку постарел…


Возница Баграт был в нашем доме своим человеком. Особенно зачастил он к нам после раздела земли. У Баграта дом полон детей, бедность его вошла в поговорку, и сельсовет выделил ему наделы из бывших земель Вартазара.

Дали ему еще два лага виноградника и около двадцати тутовых деревьев.

— Да что я — сторукий? — тоненьким своим голоском вопрошал Баграт. — Не успеешь сушняк на винограднике обрезать, как подкатит сбор тута. А тут еще пахотной земли отвалили, словно какому-нибудь беку.

В прихожей возилась мать. Она молола зерно. Маленькие каменные жернова притирушки весело скрипели. Притирушка — это наша домашняя мельница. Раньше на ней молола зерно бабушка, теперь мать.

Баграт, разговаривая с дедом, то и дело прислушивался к скрипу ручной мельницы. Что скрывать, судьба не обошла нас. Нам тоже кое-что перепало.

— Ай, ай, обидели человека! — развел руками дед.

— Ты не смейся, Оан! — горячился Баграт. — Голова кругом идет. Концы с концами не могу свести. Что делать? — А сам глазами так и стреляет в сторону дверей, откуда доносился неумолчный скрип притирушки.

— Что делать? — усмехнулся дед. — Отдай все, что получил, прежнему хозяину — тебе за это спасибо скажут, — а сам берись за хвост сивого и займись извозом. Это занятие, видать, тебе больше по душе. — Дед остановился, щелочки его глаз метали колючие смешинки. — А там, глядишь, Вартазар на твоей шее снова пристроится да американ, — как бы невзначай обронил он.

При слове «американ» Баграт весь собрался в комок, будто над ним занесли топор.

— Эх, уста Оан, сразу готов лепить в глаза! — пробурчал Баграт. — Я к тебе за советом, а ты промашки старые вспоминаешь.

К деду приходили и другие нгерцы. Мало ли найдется в Нгере людей, желающих перекинуться словом с членом сельсовета!

Все они, как и Баграт, жаловались: кто на отсутствие тягла, кто — инвентаря, а кто и на то и на другое.

Дед никого не оставлял без внимания, не отваживал от дома с пустыми руками. Кому даст совет, кого устыдит, напомнив пословицу вроде: «Нищему дали подкладку, а он еще и верх требует». Другого высмеет за малодушие. Но, поговорив с жалобщиками, он неизменно отправлялся к Саркису посоветоваться, как помочь людям.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература