Избранное

Этот дом, как и другой, каменные стены которого видны были через крыши старых домов, строит сельсовет. В Нгере погорельцев не один, не два. Всем сразу не протянешь руку. Но семье Сако и партизану Новрузу-ами сельсовет решил помочь первым. А когда сельсовет говорит: быть тебе, возница Баграт или лудильщик Наби, с быком или там с коровой, — во дворе появляется живность. Прямо как в сказке Апета!

Сказал дядя Саркис: быть всем погорельцам под крышей — значит, жди, крыша будет.

Каждые пять-шесть дней мы во главе с дедом, как и все в Нгере, работали на постройке.

Камень клали Новруз-ами и лудильщик Наби.

По тряским доскам мы с Аво подвозили на тачке камень, дед подавал. Работая, дед вел беседу с Новрузом-ами. Тут же вертелся Азиз в папахе с перекрещенной алой ленточкой. Сколько прошло времени, а наш честолюбивый друг ленточки с папахи еще не снял. Ну и пусть! На его месте и я поступил бы так. Азиз тоже таскал на тачке камень. Сваливая груз у ног деда и Новруза-ами, я старался как можно дольше задержаться, чтобы послушать их разговор.

— Как только подоспела Красная Армия, Шаэн позвал меня к себе и сказал: «Ты, Новруз-ами, первый в Нгере пострадал от дашнаков. И воевал на совесть. Пора теперь домой. Иди отстраивайся, да смотри, встречай меня в новом доме!»

Я прислушивался к разговору и медленно опоражнивал тачку.

— А когда Шаэн придет, кирва? — осведомился дед. — Об этом он не сказывал?

— У Шаэна не один Нгер, уста, — обо всем Карабахе забота.

Дед вздохнул.

— Хотелось с этим человеком еще раз перекинуться словом!.. Да, кирва, — продолжал дед, — видно, не всякому дано полное счастье. Вот дождались светлых дней. Такое нашим пращурам не снилось. Казалось, живи припеваючи остаток своих дней. Так нет, надо было, чтобы у человека с кровью вырвали сердце. Ты ведь знаешь о постигшем нас горе.

— Знаю, знаю, уста Оан. Что поделаешь… Не один он сложил голову за наше дело.

— И то правда, кирва. Дитя не рождается без крови. Я это понимаю. Но разве родительское сердце утешишь? Горит у меня тут, и все…

Меня окликнули снизу. Толкая перед собой пустую тачку, я поспешил прочь, как в тумане, едва разбирая дорогу.

Мы идем сегодня с дедом в гончарную через сады. Есть более короткий путь, но дед избрал этот. Я знаю, почему дед петляет по дальней дороге. Она пересекает сады и пахотные земли, отобранные у богатеев.

Дует ветерок, зеленые верхушки деревьев легонько покачиваются. Резные, нежные листья шумят, точно шепчутся о чем-то.

Мимо нас проходит девочка. Она несет в руках охапку сочных тутовых веток. Это для шелковичных червей. Нгер будто помешался на шелкопряде. Все теперь держат червей.

На минуту девочка задерживается.

Я не оборачиваюсь: это Асмик. Знаю — ее черные раскосые глаза разглядывают меня… а я все-таки не обернусь. Подумаешь, какая важная! Не хочешь больше у меня учиться, ну и не надо! Пусть тебя Сев-шун учит, твой Цолак. Он тебе не какой-нибудь Арсен или Васак, как-никак гимназист, в самом Баку учился.

Поправив охапку, Асмик идет дальше. Ну что ж, пусть идет.

По правде говоря, я часто вспоминаю те дни, когда Асмик приходила к нам. Я вижу ее не иначе как у подоконника. Вижу даже фиолетовые следы карандаша на губах и глаза — черные раскосые глаза, смотревшие на меня серьезно и пытливо…

— Что ты считаешь ворон в небе, мальчишка? Гляди, какая попалась нам земля, — врывается голос деда.

Я словно пробуждаюсь от сна. Передо мной участок, который уже принадлежит нам.

Дед стоит, разминая горсть земли.

— Хороша! — говорит он, и в его голосе я слышу беспредельную радость.

Затем дед ведет меня к виноградникам у взгорья, где нам также отвели участок.

— Нет больше богатых и бедных, юноша. Кто был наверху, теперь внизу.

Чего греха таить! Слушая деда, я нет-нет да и подумаю о своем: если срежу сад наискосок и выйду на взгорок, через который проходит тропинка в село, то непременно встречусь с Асмик. Мы теперь не маленькие — можем и остановиться, поговорить. Это здесь, на этой тропинке, притаившись за кустом, я однажды, подкараулив Асмик, пустил ей в глаза зайчика. Вспомнив теперь об этом, я устыдился своего поступка. Щеки стали гореть и от того зайчика и от слов, какими Асмик наградила меня, а заодно и Васака, который, оказывается, задолго до меня упражнялся на ней своими зайчиками.

Дорога все дальше и дальше уводит нас в сторону. Мы идем, минуя мельницу Согомона-аги, минуя сады и угодья Вартазара, бывшие владения других богатеев, которые принадлежат теперь нгерской бедноте. Неподалеку от нас, другой тропинкой, так же как мы, кружным путем, идут Апет с Васаком.

Ого, они гонят впереди себя корову, собственную корову, купленную недавно в кредит!

Дед окликает Апета, громко здоровается с ним, поздравляет с покупкой.

Апет отвечает на поклон, посылая деду какие-то добрые пожелания.

Но я не вникаю в разговор взрослых. Я смотрю на корову. Она, должно быть, только напилась воды в пруду. С широкой ее морды тяжело падают светлые капли воды.