Читаем Избранное полностью

На крыльце появляется Асмик с кувшином на плече. Дед Аракел пьет из горлышка, высоко запрокинув донышко кувшина. Он сильно постарел, наш дедушка Аракел. У него совсем белые виски, белые брови.

Кувшин переходит в мои руки.

Ну что ж, теперь не посмеешься надо мной, Асмик-хатун!

Я, как дедушка Аракел, одной рукой держу кувшин. Так полагается пить сильным. Ничего, что от напряжения вода с трудом идет в глотку. Я терплю.

Дед Аракел, прищурив лукавые глаза, вглядывается в нас. Должно быть, вспоминается ему то время, когда мы и обеими руками не могли поднять кувшин…

Весело визжит пила. Работа снова кипит.

Дед Аракел, весь покрытый стружками, стучит топором. Он сбивает бочку для возницы Баграта.

Каждый день во двор деда Аракела наведывается дядя Седрак, наш комбед.

Он и теперь ходит со своим огромным револьвером на толстом опояске. Богачи стараются скрыться с глаз, когда комбед идет по улице, а нам не страшно.

Вот и сегодня показалась у калитки его долговязая фигура.

— Ого, да здесь наследники пещерных королей работают! — весело бросает Седрак.

— Работают, комбед, стараются, — ответил Аракел, набивая обруч на бочку.

Дядя Седрак подходит к нему.

— Ты что, уста, лудильщика Наби обижаешь? — подчеркнуто вежливо осведомляется он. — Скоро тут обирать, а у человека ни одной кадушки. — У дяди Седрака такое лицо, что кажется, сейчас брызнет улыбка.

— А Мариам-баджи, случаем, не жаловалась? — отзывается Аракел. — Ей уже бочки мало, еще ушат для маринада подавай. — Голос деда Аракела дребезжит добродушным смехом.

— Подумай, уста, — сквозь грохот доносится голос Седрака, — через неделю-другую труска тута. Где беднота возьмет тару?

Дед Аракел из-под нависших седых бровей оглядывает Седрака. В глазах его хитринка.

— Срок маловат, — вздыхает он. — Вот если бы заранее сказали: в такой-то день, в такое полнолуние быть Советской власти, — плотник Аракел знал бы, как ее встретить.

Седрак, вскинув голову, оглядывает плотную фигуру Аракела.

Теперь и в его глазах прыгали чертики.

— Ты прав, уста. Прежде чем низложить царя, надобно было испросить нашего мнения. Нашего пинка, чтобы лучше икалось ему на том свете!

Мы с любопытством ждали, что будет дальше. Дед Аракел на минуту задержал топор. В его прищуренных глазах блеснула усмешка:

— И ты, Седрак, парень не промах! Забыл, как лихо брил падишахов?

Вот так дед! Здорово поддел нашего комбеда!

Седрак громко хохочет. Он, кажется, не может прожить без смеха. Летит время, а Седрак все такой же — веселый, шутник, острослов.

Вот уж не подозревал, что вереск, некрасивый, ничем не примечательный, похожий на куст веника, может вдруг оказаться для меня ценной находкой.

Я не Айказ, не кудесник по травам и цветам, но кое в чем и я разбираюсь.

Я знаю, есть цветы, которые привлекают своим запахом, и цветы, радующие глаз яркостью окраски. Знаю и такие, у которых ни запаха, ни цвета, ни красоты. Живут себе бог весть зачем! Кустик бузины, например. Или цветок-обманщик. Знаете, на какую хитрость пускается он, чтобы привлечь птиц? У цветка-обманщика черненькая сердцевина. С высоты полета он кажется мухой, жадно впившейся в белую чашечку.

В погоне за мнимой мухой птица клюет сердцевину, рассыпая золотистую пыль. А обманщику только это и надо.

Но вереск, невзрачный вереск, усыпанный жесткими лепестками… Зачем я охочусь за ним? Мне он, конечно, ни к чему. Я ищу его для Асмик: говорят, шелковичные черви любят вить коконы в его ветвях.

Что за наказание! Раньше этого добра было сколько хочешь и где хочешь, а теперь даже на Качал-хуте ни куста. Нашлись более расторопные шелководы, чем Асмик. Говоря честно, я радуюсь тому, что так мало попадается кустов вереска: пусть Асмик видит, как я стараюсь для нее.

Правда, моя добыча достается не ей одной. Вместе с нами и Арфик. И хорошо, что она с нами. Я забираюсь как можно выше, преодолевая кручи. Найденные кусты я делю между Асмик и Арфик поровну.

Пусть не думает Асмик, что я умираю по ней.

Арфик в восторге. Никогда она не ждала от меня ни такой щедрости, ни такого внимания.

Мимо нас по крутой тропинке проносится ливень щебня. Через минуту из-за кустов появляется Васак с целым ворохом вереска.

Лицо и руки его в ссадинах.

Васак кладет кучу вереска перед Асмик и победно смотрит на меня.

Я молчу. Опять ты, Ксак, перещеголял меня!


Ни свет ни заря прибежал Сурик.

— У Асмик беда! Из коконов бабочки вылетают, — залпом выпалил он.

Мать ударяет себя по бедрам.

— Бедная девочка, сколько мучилась с этими обжорами! — сокрушается она.

Я не понимаю, что за беда, если из коконов вылетают бабочки. Я не Сурик, в дела девочек не вникаю. Но мать жалеет Асмик — значит, действительно что-то стряслось. Сам того не замечая, я оказываюсь возле дома Аракела. Сегодня у него плотничают Айказ и Азиз. Через забор они машут мне рукой. Я смотрю мимо, мне не до них. Как узнать, что приключилось у Асмик?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература