Избранное

Асмик была в праздничном своем платье с надставленным низом, на котором прибавились новые полосы. На ходу она закутывала голову и плечи материнской шалью. После того как мы встретились с Асмик на тропинке гончаров и она поила меня водой, я больше не видел ее. Раздумала, что ли? А может, ни меня, ни Васака избрала, а Цолака? Как ни говори, в Баку учится.

Васак спросил:

— А Сев-шун… — Он запнулся, поправился: — А Цолак тебе пишет?

Он мог бы назвать его двоечником, второгодником, даже третьегодником, мало ли он нахватался кличек, но назвал собственным именем. Не забывайте, что слово «цолак» у нас еще означает неповоротливый увалень, неумека. Я хорошо понимаю Васака. Надо было же чем-нибудь утешить себя.

Асмик удивленно посмотрела на Васака:

— Зачем он мне должен писать?

— Как — зачем?

Асмик рассмеялась.

— А качели? Помнишь, кого ты назвала? — продолжал допытываться Васак.

— Чудаки! — сказала Асмик. — Я нарочно назвала его, чтобы вы с Арсеном не ссорились.

Я вскинул на нее глаза, еще не веря своим ушам:

— Правда, Асмик?

Лицо Васака сразу покрылось красными пятнами. Не знаю, каким было мое лицо, но сердце бешено заколотилось…

А вот и бывшая дача Вартазара — наша новая школа. Окна ее освещены. Там нас ждут. Прежде чем переступить, ее порог, мы тщательно очищаем трехи о железный поскребок у входа.

Дед сидел на камне возле ворот. На худой спине выделялись острые лопатки. Он еще слаб.

Какой это был день! Помните, друзья мои?.. Мимо него проходили селяне. Дед знал, куда спешили люди. Ранняя оттепель открыла проталины, и они шли проверить всходы.

С деловитой важностью дед здоровался с каждым, посылая вслед напутственные слова.

На улице показался Апет.

— Уста Апет! — крикнул дед, когда тот поравнялся с ним. — Уж не заболел ли ты этой земляной горячкой? Куда это ты собрался так рано?

— Подышать свежим воздухом, — уклончиво ответил Апет. — А что, он тебе не по душе?

— По душе… — протянул дед. — Только в чужой суп я хлеб не макаю. Бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь перебьемся и на глине.

— Кашу маслом не испортишь, — хитро сощурился Апет. — Если сосед будет сыт, сытно будет и нам. Разве ты не знаешь старой поговорки?

Оба помолчали.

Апет не сказал, что он засеял три десятины озимых и еще на рассвете побывал на всех участках, щупал ростки. Дед не сказал, что он поджидает его, чтобы вместе отправиться в поле посмотреть пашню.

— А что, — неожиданно сказал дед, — не мешает и вправду посмотреть на нивы!

— Молла Насреддин пустил слух, что за селом плов раздают. Когда все побежали с кастрюлями, побежал и он… Ну что ж, я согласен! — засмеялся Апет.

Потом добавил, искоса и весело поглядывая на деда:

— Правы были сказавшие: зайца на арбе поймали.

Дед только махнул рукой. Через минуту он, опершись на кизиловую палку, поднялся с камня. Вскоре они скрылись за поворотом улицы.

Не прошло и пяти минут, как прибежал Васак.

— Не видел деда? — спросил он.

— Видел, только что с нашим разговаривал.

— А где они сейчас?

— Пошли посевы проверять.

— Давай пойдем и мы, — предложил Васак. — Будет интересно. Даже зурначи[91] с дедушками пошли.

— Арам велел, чтобы далеко не уходили. Будет ячейка, — сказал я.

— Пока соберутся, мы уже будем здесь. Посмотрим — и обратно!

— Хорошо! — согласился я. И мы тоже тронулись в путь.

Около гумен догнали стариков.

— А вы куда топаете? — весело осведомился дед.

— На белый свет посмотреть, у орлицы яйцо украсть, японам[92] хвост подвязать, — выпалил Васак.

— Ого! — засмеялся дед. — Уста Апет, да у тебя тигренок растет! А ну, щенок, поговори еще!

Солнце по-весеннему пригревало. Над полями поднимался пар. В кустах трезвонили повеселевшие птицы.

На пашне было оживленно и людно, как и тогда, во время раздела земли. Так же собрались и стар и млад; пришли плетельщики корзин, возницы, аробщики, сезонные работники, батраки, мастера отхожих промыслов, потомственные гончары, лудильщики — весь трудовой люд, до этого не имевший ни вершка земли. Обход пашен вылился в настоящий праздник. Играли дудаки, били в бубны.

Лудильщик Наби, кутила и забияка, обмотав вокруг живота темный кушак, как макар-баши, шествовал, легко неся на мощной ладони кувшин с вином.

Следом за ним весело шагали его подвыпившие друзья.

— Вай-вай-вай!.. — кричал Наби.

— Вай-вай-вай!.. — вторила ему компания.

Женщины щедро раздавали из платков матаг — горсть сушеного тута, ломтики гяты, орехи, крылышко курицы…

То была старая традиция задабривать бога подарками.

Дед подошел к пашне, лежавшей седлом между двумя горками. Снег лежал только в середине, по обоим концам полосы кудрявилась клейкая зелень.

Дед опустился на корточки и осторожно, будто трогал необожженный кувшин, провел ладонью по всходам.

— Хорошо! — сказал дед, довольный.

— Дай бог! Дети Савада полакомятся зимой белым хлебом, этот участок, кажется, достался ему, — сказал Апет.

— Аминь! — заключил дед, и мы двинулись дальше.

Мелькали зазеленевшие пашни. Дед и Апет, осматривая всходы, одобрительно качали головами.