Избранное

Рыба шла косяками, волна за волной, заполнив тихую таежную реку от берега до берега. Шла, поблескивая жаберными тычинками и ярко-серебристой чешуей. Рыбаки знают: на нерест рыба облачается в брачный наряд…

Идет промысловая рыба, и все неводы мира, от ставных ловушек и кошельковых сетей до мальчишечьей закидной удочки с живцом, отступают перед ней.

В это время школьники переносят свои пионерские костры подальше от берегов. Взрослые, проходя мимо реки, стараются не шуметь, а машины пробираются впотьмах с погашенными огнями и без гудков…

Есть неписаный закон у рыбаков: во время нереста рыбу не тревожить.

БЕЛЫЙ ВОЖАК

Мощные, витые рога, устремленные вверх, белая бородка. Белая шубка на всем его теле, чуть-чуть бурая под брюшком… Козел был как козел, какого мы привыкли видеть в горах, во главе отары овец.

Мы знаем, власть белого вожака в стаде непререкаема. Овцы бездумно следуют за ним, и вожак никогда не подводит их: он всегда со стадом, всегда впереди его, открывая ему и новые пастбища, и безопасные пути.

Но этот нарядный хлыщ в белой шубе, которого мы увидели на мясокомбинате, не искал для ведомых зеленого пастбища или безопасных путей. Совсем для другого он употреблял свою власть.

Овцы на мясокомбинате неохотно идут в электрическую бойню, где их убивают током. Они упираются, недоброе чувство сковывает их.

Для облегчения этой процедуры кто-то придумал такой прием: впереди легковерных овец пускали козла… За услугу козел вознаграждался сахаром.

И не знал сластена, что, щедро облагодетельствованный сахаром, он презрительно назывался козлом-провокатором.

ПУТЬ ТЕБЕ ЧИСТЫЙ…

Серые внимательные глаза токаря смотрят на кончик резца. Взвихрилась металлическая стружка. Поймав блеск дня, она с мягким звоном отрывается от резца.

Первая операция окончена. Грубая заготовка, поступившая из кузнечной, идет дальше — на новые станки.

На девятой или десятой операции деталь начинает обрастать неизбежными спутниками. На нее наденут полюса… Наконец ее водворят в статор. С этой минуты она будет именоваться генератором. Это — последний этап превращений.

Умные руки литейщиков, кузнецов, токарей осуществили замысел конструкторов, чертежников…

И вот вбит последний гвоздь в ящик, в котором заботливо упаковано электрооборудование. Зорик Кешишян, репатриированный армянин, еще совсем недавно чистивший сапоги у господ на чужбине, благоговейно сдерживая дыхание, выводит:

«Москва… Братск…»

Путь тебе чистый, генератор!

АЛЬБАТРОС

Есть такая океанская птица — альбатрос — красивая, бесстрашная птица, неутомимый паритель, овеянный песенной романтикой.

Когда альбатрос не в полете — беспомощен и неумел, его даже трусливые гагары клюют. У альбатроса слабые ноги. Чтобы взлететь, он подползает к береговому обрыву и камнем падает вниз. Только в полете, расправив свои узкие длинные крылья, он становится таким, каким живет в песне…

Друг мой в работе — зверь, великан. Но его всю жизнь били. Били крикливые завистники. Друг злился, и эта злость придавала ему силы. От ударов у него как бы вырастали крылья. Как у альбатроса, когда он в полете.

ЖУРАВЛИ

Летят журавли. И ночью и днем. И днем и ночью. В дождь и в вёдро.

Днем они летят без песни, крыло к крылу, словно отдыхая, а ночью… Слышите?

— Курлы… Курлы…

Это журавли посылают свое курлыканье вперед, и головной журавль улавливает отражение звуков и уводит стаю в сторону от препятствия.

Трудно журавлям. Особенно трудно головному. Он первый принимает на себя ветер, он должен быть сильным!

БЕЛЫЙ ГРЕБЕНЬ ВОЛНЫ

У берега моря лежит валун, обточенный до совершенства. Белый гребень воды, набежав на камень, на мгновение обнял его и снова с легким плеском ушел в море. А камень будто еще ярче засиял, стал еще совершеннее.

Посмотрел молот на работу волны, позавидовал — ему захотелось вытесать камень, похожий на прибрежный валун. Но сколько он ни старался, ничего у него не выходило. От удара молота скалывался кусок, а камень по-прежнему оставался уродливым.

— Как ты добилась этого, вода? — в отчаянии спросил молот.

— Я не бью. Я ласкаю, — был ответ.

АБРИКОСОВОЕ ДЕРЕВО

— Как разыскать мне хоть одного земляка в вашем городе? — спросил я у старожила Владивостока.

— Идите по дворам, как увидите абрикосовое дерево перед домом, постучитесь, и вы не ошибетесь дверью.

Я выбрал свободный час, заглянул в первый же попавшийся двор. Стоит посредине абрикосовое дерево.

Я смелее нажимаю на кнопку звонка. Здесь уж наверняка живет кавказец.

Дверь приоткрылась, и в просвете показался вихрастый русский мальчуган.

— Кто здесь живет, мальчик?

— Здесь мы живем, Савельевы.

Меня это не огорчило. Я рад, что наши кавказские посланцы хорошо прижились под живительным дальневосточным солнцем.

НА ЛИТЕРАТУРНОМ ВЕЧЕРЕ

Это было на литературном вечере, в Приморье. Мы читали тихоокеанским морякам свои произведения. Первым выступаю я. Аудитория никак не реагирует. Ни одного хлопка. «Не понравилось», — подумал я. Читаю другую миниатюру. Безуспешно. Слушатели мои молчат.

Товарищи уже волнуются за меня, подсказывают:

— Смешное, смешное читай.

Я выбираю самый смешной рассказ, но результат тот же. Ни звука.