Читаем Избранное полностью

Перекаты на моем пути, как вы мне надоели!

ЖЕЛТЫЙ ЛИСТ

Буйный, щебечущий сад. Откуда ни возьмись — ветер. Дерево покачнулось. В кроне блеснул желтый лист.

Я всматриваюсь. Сад как сад. Поют птицы. Ветер покачивает крону дерева. И опять этот лист, желтый лист в зеленой накипи сада…

НОЧЬ

Горы спрятались за горами. Ни зги не видно. Близко раздался последний вскрик птицы. Гаснет все вокруг, залитое ночным мраком. Будто сказочный дракой проглотил и небо, и землю…

Но как красив этот мрак, в котором таится утро.

СИЛЬНАЯ СТРУЯ

Золото намывается крупинками. Но если на жилу направить сильную струю воды, вместе с песком уйдет и золото, те крупинки, которые с таким старанием намывают добытчики.

АСФАЛЬТ

Тонкая травинка пробивает асфальт. Это известно всем.

Но многие ли знают, как недолговечна жизнь растения, если его давит асфальт. Такая былинка час от часу чахнет, гибнет от легкого ветерка, истощив все силы в неравной борьбе.

НА ЦВЕТАХ ПОЛЕВОЙ КАШКИ…

На цветах полевой кашки снуют муравьи… Что бы ни случилось со мною, полевая кашка будет цвести, муравьи — сновать по извечным своим неведомым путям.

Не отрываясь гляжу на муравьев, на кашку, на свою… бесконечность.

ГОРНАЯ РЕЧКА

Диву даюсь, глядя на нашу речушку: иные реки побольше зимою притихают, замерзают, а ей — нипочем. Вечно звенит, скачет по камням, не прерывая свой бешеный бег в самый лютый мороз.

И я знаю: она не замерзает от бега, от собственной прыти, не знающей покоя.

ЭДЕЛЬВЕЙСЫ

Цветок эдельвейса растет на краю пропасти, в заоблачной выси, пробиваясь сквозь снег, вечную мерзлоту, наперекор невзгодам, отвоевывая у жизни право на свет и тепло.

Наверное, и я бы зачах, как тот эдельвейс, сложись моя жизнь устроенной, уютной, без моих невзгод и недугов.

ЦВЕТЫ РОМАШКИ

Тихо плывут по Раздану сорванные где-то течением воды цветы ромашки. На каменистом берегу вдоль клокочущей горной реки полыхают огнем флоксы…

Время, остановись! Пусть зима поломает себе ноги по дороге к нам.

ОГОНЬ

Мой светоч — огонь. Я раздаю его пригоршнями и радуюсь, когда он занялся, полыхает на ветру костром, раздвигая мрак, кому-то освещая путь, несет людям какой ни на есть свет.

Но мне не дано греться у собственного костра. Я почему-то всегда ближе к дыму, чем к огню.

КАК ВЫ СОЛНЦЕ НИ СВЕТИЛО…

Видели ли вы одинокое дерево, на отшибе, подальше от леса, от других деревьев? В погожий день и в ненастье — мечется из стороны в сторону, что-то ищет подле себя ветками. Я догадываюсь: оно ищет чьи-то руки и не находит.

Сколько бы дерево ни стояло на месте, томясь в одиночестве, как бы солнце ни светило ему, дерево это будет метаться из стороны в сторону, искать, искать недостающей руки.

КАПЛЯ РАСТАЯВШЕГО СНЕГА

На моем оконном стекле капелька растаявшего снега. Я гляжу на нее и не нагляжусь…

О вереница лет, почти шестьдесят раз сменявших друг друга за моим окном. Не ей ли, этой веренице, научившей меня ценить жизнь, не пренебрегать каждой ее минутой, обязан я своей неистребимой любовью к капельке растаявшего снега на потеплевшем от весны оконном стекле?

УХОДЯЩИЙ, УХОДИ!

Уходящий, уходи, если пришел срок, если сердце не может больше отсчитывать дни.

Уходящий, уходи. Только оглянись назад: есть ли былинка, взращенная тобой?

Уходящий, уходи! Но оглянись: нет былинки за тобой — значит, не было тебя.

ВСТРЕЧНЫЙ ВЕТЕР

Птица учится летать против ветра. Чем злее встречный ветер, тем сильнее делаются у птицы крылья.

Сколько я помню себя — ветер не был мне попутным, всегда он яростно жег лицо. Злой, мудрый, встречный ветер.

ДЕД

Дед впервые в городе. Идет со мною по улицам и удивляется, как много народу.

— Сколько в этом городе людей? — спросил он меня.

Я назвал.

— Врут. Кто может сосчитать их, если все в разные стороны идут.

МИНУТЫ МОЛЧАНИЯ

Есть у моря минуты молчания. Мгновение, когда все замирает на корабле. Судовые радиостанции прекращают свои передачи и ловят, ловят в эфире тревожные сигналы. Может, кому требуется срочная помощь?

Вот такие же минуты молчания бывают и в сердцах людей, отзывчивых на чужую беду!

КАК В ЗАДАЧНИКЕ…

Дочка моя пыхтит над трудной задачей. Арифметика явно не дается ей. Иногда, вздохнув, заглядывает в конец учебника, где ответы.

Я смотрю на нее и завидую. Как хочется иногда найти готовый ответ, как в задачнике.

ЛАСТОЧКА

Ласточка, улетая далеко-далеко, за чужие моря и земли, возвращается в свое гнездо…

Маленькая птица, у которой такой легкий крохотный мозг, обладает загадочным и тонким чувством расстояния, высоты и направления.

Подари мне твой крохотный локатор, ласточка!

ПТИЧКИ-НЕВЕЛИЧКИ

Я видел это на севере. Маленькие пичужки, величиною с грецкий орех, собрались на врага. Они ударялись о грудь и крылья ястреба, пламенея на солнце ярким опереньем.

Десятки отважных птиц погибали, но новые стаи вступали в бой, яростно накидываясь на хищника. Ослепленный и жалкий, ястреб падает сраженный.

ДВА ВЕРБЛЮДА

Два верблюда паслись в пустыне. Один сорвал пучок бурьяна и передал другому.

— Чем ты угощаешь меня, сосед? — сказал верблюд, получивший подарок. — Ведь и я ем этот бурьян?

— Я тебе его даю — значит, он уже другой, — ответил верблюд.

СТОЛЕТНИК

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза