Избранное

— Нагнись, нагнись, а то шальная пуля заденет.

Но мы знали, от какой пули предостерегает нас бабушка. Покажись только бабочка с иссиня-желтыми крапинками на белых воздушных крыльях, и нас нет! Версту пробежим, но непременно накроем ее шапкой!

Около нас трясут тут. Под деревом развернуто большое полотнище, его держат на весу с четырех сторон. Удар така — и светлым, янтарным дождем сыплются с веток тутовые ягоды, барабаня по полотнищу.

Вокруг нас много падалиц. Как бы трусильщики ни старались, ни ловчили, все равно белые ягоды летят мимо полотнища, теперь они уже ничьи. Собирай себе в лукошко сколько душе угодно.

Этих падалиц, ничейного тута, особенно было обильно в садах Согомона-аги. Должно быть, батрак, трусивший тут, прикладывал к этому руку. Кто в Нгере не уважает гончара Оана? Для нас, отпрысков деда, тот трусильщик старался. А если к этому еще прибавить, кто этот благодетель, щедрый кудесник, сразу все станет на свое место. Плетельщик сит Сако, отец Айказа, который на лето нанимался сезонным рабочим. Он даже с дерева, улучив момент, хитро и лукаво подмигивал нам.

Тутовый сезон продолжается почти все лето, и чадо Согомона-аги во время труски пропадало в саду, тоже что-то делало.

— Чего пасетесь перед самым носом, другого места не нашли? — кричит на нас Беник, размахивая палкой.

Аво показывает ему кулак, но дальше идти все же не решается. Неподалеку стоит Согомон-ага и следит за нами.

Мы отходим в сторону. Делаем вид, что отходим. Куда уйдешь, если здесь такая прорва опавшего тута, такая пожива?

На нас попеременно покрикивает то Беник, то Цолак, Чтобы не рассердить самого хозяина, Согомона-агу, мы послушно отходим и снова незаметно возвращаемся. Дай бог здоровья плательщику сит дяде Сако, одному богу только может сниться такая пожива.

А тут еще бабушка стоит над душой.

— Товарищей бы постыдились. Посмотрите, сколько раз опорожнил плетенку Айказ, — продолжает корить она нас.

Ох, эта бабушка. Ей почему-то всегда кажется, что мы манкируем, не с полной отдачей работаем. Другие дети ангелочки, а мы ветрогоны.

В тутовый сезон чуть ли не весь Нгер всегда под тутовыми деревьями, в садах. Каждому хочется запастись на зиму сушеной тутой, сварить из опадышей мякмяз — сладкий-сладкий сироп, который при случае может сойти и за мед, и за сахар, его еще заедают за обедом, макая в него хлебом. Иные из ягод туты готовят арак — тутовую водку, которая у взрослых цены не имеет. Вот что такое тут.

Не оглядываясь по сторонам, я уже знаю: не одни мы с Аво собираем опавший тут. Не одни мы с Аво стараемся держаться поближе к садам Согомона-аги. О хитрости Сако, должно быть, знают и другие. Ах ты, Сурик, и ты здесь. Ну и ушлый же ты, пискун. Знаешь, где лучше поживиться. Но что Сурик, если вся наша ребятня пасется здесь. Только оглянись хорошенько по сторонам и среди сборщиков увидишь и Васака, и Варужана, и Арфик… И, конечно же, Айказа.

Меня берет оторопь при виде Айказа. «Ах ты недотепа, обормот, лисий хвост, — ругаю я его на чем свет стоит. — И зачем ты приперся сюда? Догадается Согомон-ага о хитрости отца, тогда поминай как звали. Да и нам всем будет неповадно от него. Рассердившись, всех прогонит из своего сада».

Признаться, не только за это я ругал Айказа. Этот рыжий прохвост орудует как фокусник. Только и видишь, как мелькают, мелькают его пальцы, ловко подбирая опавшие ягоды. Обидно же, один, а больше нашего собирает. Кому такое понравится!

В самом деле, почему бы нам не перещеголять хотя бы Сурика! Нет, даже Айказа! Чем он лучше нас?

Бабушка, следившая за нами, все разжигала наши страсти:

— А за каждую лишнюю плетенку получите кружку мацони![37]

Теперь никакая бабочка не оторвет нас от земли. Много попадается под руки черного тута. Но кто станет рвать в лесу поганки? Собираем только белый.

А как работает мать! Хорошо, что она не в счет, а то все мацони досталось бы ей.

Возвращались мы домой с заходом солнца. Корзин у нас было так много, что добрая половина осталась порожней.

По дороге к селу нам навстречу попалась арба Согомона-аги, везшая тут на завод. Сам хозяин сидел на передке и, повернувшись вполоборота, разговаривал с Цолаком, восседавшим на перекладине кузова. Арба, заставленная большими кадками, наполненными доверху тутом, тяжело скрипела. Мы поравнялись.

Согомон-ага поглядел в нашу сторону, усмехнулся в усы и, пропустив нас, сказал:

— Вся семья уста Оана. Гляди, как важно шагают. Можно подумать, что у них в корзинах не тут, а жемчуг!

И оба громко расхохотались нам вслед.

Лоб нашей коровы украшен амулетами. Амулеты — это тоже выдумка бабушки. В треугольники, сшитые из лоскутков, загнаны болезни и дурной глаз, и Марал, так зовут нашу корову, навсегда избавлена от всякого несчастья. Но бабушка не полагалась на силу своих талисманов, и летом, когда выгорала трава, она запрещала пасти корову в поле: в это время корова может наесться лебеды, и тогда у нее начинается понос. Что можно ожидать от коровы, у которой понос?

Ну и хлопотно же с этой коровой, если бы вы знали!