Избранное

Поднялись крики, хохот, веселая кутерьма. Крестьяне воспрянули духом. Распевая «Додолу», под звуки барабанов и волынок девушки высыпали на холмик, к ветряной мельнице, откуда пришла радостная весть, и на выжженной лужайке закружился лихой хоровод. Мужчины пришли со жбанчиками, как на свадьбу. Глаза всех были устремлены на запад. Там из-за Витоши выбежало белое облачко, потом, одно за другим, несколько клочковатых, поменьше. Навстречу им, откуда-то со стороны Стара-планины, устремилось еще одно, ведя за собой, подобно первому, стаю лохматых, разорванных облачков, которые то разбредались и таяли, то собирались в большие, черные, как орлы, тучи. А далеко-далеко в синеве дымками возникали другие, росли, множились и быстро неслись к селу.

— Дождь! Дождь будет! — послышались радостные крики.

Лица крестьян сияли; у всех отлегло от сердца.

Дыбак и Корчан невозмутимо продолжали свою работу на крыше.

Проворная восемнадцатилетняя внучка дедушки Корчана Христина взобралась по высокой лестнице, под самые крылья мельницы, и ласково пропела:

— Посмотри, дедушка, где я!

— Слезай, глупая, — убьешься! — закричал Дед.

— Да я крепко держусь! — весело крикнула Христина и вылезла на крышу. Потом, вытянув, словно горлинка, белую шейку, поглядела вниз и всплеснула руками:

— Как высоко-о-о!

— Девочка, не балуй. Как бы греха не вышло, — сказал Лазар, следя исподлобья за движениями веселой гостьи.

Она обернулась и высунула ему язык. Потом вырвала у него тесло из рук и принялась стучать по стропилам.

— Перестань! — сказал Дыбак.

— А что? — возразила она. — Я могу строить ветряки не хуже вас.

И, обернувшись к своему глухому деду, крикнула:

— Видишь, дедушка, и я такой же мастер, как ты!

— Зато Дыбак поискусней тебя будет, — насмешливо заметил кто-то внизу.

— Эй, девчушка, отдай тесло, не мешай мне, — притворяясь сердитым, сказал Лазар.

Эта игра ему понравилась. В ответ Христина опять высунула язык. Взгляд ее ясных небесно-голубых глаз слегка задержался на молодом мельнике. Обрамленное светлыми волосами, пухлое, продолговатое хорошенькое личико ее сияло радостью, лучи которой проникали глубоко в сердце закоренелого холостяка.

— Я дедушке скажу, — шутливо пригрозил он.

— Скажи, — ответила она, еще раз высунув язык и продолжая в то же время тяпать и тюкать теслом по стропилам.

— Дедушка, спроси у внучки своей, чего ей тут надо, — смеясь, крикнул Дыбак глухому старику, поглощенному работой.

— Чего надо, то отыщет.

Парни и девки внизу засмеялись.

— Не вскружи девушке голову, Дыбак! — насмешливо крикнул кто-то.

Христина погрозила сверху теслом, сделав вид, будто хочет кинуть; потом засмеялась шаловливо.

— Тебе-то шутка, да Дыбаку не до шуток! — продолжал тот же голос.

Все опять засмеялись. Дыбак немного смутился, но глаза его, теперь уже с другого сорта любопытством, забегали по высокой, стройной фигуре девушки, по ее гибким рукам, ровным широким плечам и слегка колеблющимся узорам каемчатой белой рубахи на груди.

«Экая пава!» — подумал он.

Разорванные облака мало-помалу разрослись в сплошную пелену, охватившую весь небосклон. Возле мельницы снова завился веселый хоровод. Христина быстро, как кошка, спустилась вниз по лестнице, захватив с собой тесло Дыбака.

— Эй, девочка, не дури! Оставь тесло!

— На, вот оно! — крикнула она уже снизу и вступила в хоровод.

Дыбак слез и стал глядеть на нее. Христина плясала отчаянно, с вызовом, поглядывая насмешливо на молодого мельника. Потом вдруг вышла из хоровода и, уперев одну руку в бок, а другою махая платком, подбежала к волынщику.

— Рученицу! — потребовала она.

Волынщик тотчас перешел на рученицу. Христина, изящно наклонив голову, вздрогнула всем телом, высоко взмахнула платком, сделала маленький шаг вперед, потом назад, легко подпрыгнула и пошла плясать, как бы слившись с живым трепетом чудных звуков.

Все столпились, чтобы поглядеть на нее.

Волынщик играл мастерски. Из-под пальцев его неслись веселые, игривые звуки. И столько трепетанья было в этих бурных звуках, столько удали, что у присутствующих даже одежда плясала на спине и сердце билось, готовое помчаться, как оторвавшийся лист, в вихре головокружительной пляски.

Некогда прославленный плясун, Дыбак не выдержал. У него захватило дух, заколотилось сердце… Все позабыв, он выскочил навстречу Христине и молча, бледный как полотно, пустился в пляс.

Крик восхищения вырвался из сотен грудей, сотни глаз впились в пляшущую пару. Дедушка Корчан слез с крыши, подошел поближе, и глаза его загорелись от удовольствия.

Дыбак словно не касался земли. Наклонив голову, ни на кого не глядя, он носился как вихрь, выделывая ногами неповторимое.

Но вскоре остановился, словно осененный внезапной мыслью.

— А я тебя перепляшу! — промолвила Христина, остановившись перед ним.

— Ишь чего захотела, — отозвался кто-то из зрителей.

— Перепляшу — и весь сказ!

— Попробуй, — ответил Дыбак, уверенный в том, что это не в ее силах.

— Перепляшу, вот увидишь, — повторила Христина, топнув ногой.

Она была знаменитая плясунья и надеялась на себя, но не знала, на что способен Дыбак.