Избранное

С точки зрения авторов, неудачная попытка создать правовое государство после падения СССР – это не первая «неудача» такого рода. Они показывают слабость правовых, договорных начал еще в обществе домонгольской Руси и показывают неправовой характер возникшего в послемонгольский период централизованного государства, которое воспринималось как «вотчина» великого князя, где все подданные были его «холопами», для описания отношения которых к власти авторы удачно используют советскую формулу «беззаветного служения». Русское общество не смогло создать правовую систему ограничения верховной власти в условиях, возникших после Смутного времени и при избрании Романовых. Его «выборочная» европеизация при Петре одновременно консервировала и придала новый импульс самодержавию и системе всеобщего закрепощения. Оно не смогло перейти к правовому демократическому государству и в период падения русского самодержавия, когда страна погрузилась в анархию и вышла из нее с помощью большевиков, чья «ультрапрогрессистская» идеология объективно послужила инструментом для воссоздания древних, «досовременных» форм русской жизни. В смягченной форме возвращение к традиционным для России формам общественной жизни под прикрытием модернистской и прогрессистской идеологии происходит и в постсоветский период нашего развития.

Авторы, однако, не видят русскую историю лишь как движение по замкнутому кругу в цикле авторитарных мобилизаций, приводящих к военным и внешнеполитическим успехам, периодов погружения в анархию при падении традиционной верховной власти и новых авторитарных мобилизаций. Общество развивалось, реагируя на вызовы со стороны более динамичных и обогнавших его в своем развитии западных обществ. И хотя заимствование западных форм жизни никогда не приводило к переносу на русскую почву самой основы западного общества – его правового характера, сейчас мы неизмеримо ближе к правовому государству, чем раньше. Уже нет колоссального слоя традиционного крестьянства с его «доиравовой» и «догосударственной» общинной психологией. Какие-то представления о законе, о легитимности лишь выбранной власти достаточно укоренились. Нет сколь-либо жизнеспособных идеологий, альтернативных идеям демократии и правового государства. Современная «авторитаризация» не имеет ясного идейного обоснования (поэтому она вынуждена прикрываться правовыми демократическими формами), она происходит в обществе, не готовом к демократии, но и не способном уже на авторитарную мобилизацию. В современных условиях невозможна и имперская экспансия, которая могла бы вновь скрепить общество на основе авторитарной мобилизации. Сейчас – временная стабилизация общества в традиционных для него формах, но впереди – новая попытка создания правового государства.

То, что книгу, дающую целостную картину российской истории под углом зрения принципиальных отличий русского и западного обществ, написали не историки-профессионалы, совершенно естественно. Профессиональные историки – всегда историки какого-то ограниченного периода, и им психологически трудно не только предпринять общее осмысление русской истории, ной «залезть», скажем, из XVIII века в ХVII век. Историки-специалисты, несомненно, заметят в книге массу неточностей, но, с другой стороны, именно «дилетантизм» позволяет авторам заметить в истории то, что трудно заметить профессионалам. Творческий «дилетантизм» оплодотворяет науку, и я уверен, что многие идеи авторов станут основой для вполне профессиональных исторических монографий, как их развивающих, так и их опровергающих.

Я не могу заниматься разбором всех идей, которые содержатся в этой богатой мыслями книге, и хочу остановиться в данной рецензии лишь на нескольких методологических проблемах. Это: i) проблема российской уникальности; 2) проблема сравнительного анализа, необходимого для выявления этой уникальности; 3) проблема исторических «развилок» и выявления в истории того, что закономерно для русского общества, и того, что обусловлено случайными обстоятельствами.

1. Авторы пытаются выявить уникальность русской истории, в которой отражается уникальность русского народа и его культуры, и, как мне кажется, несколько эту уникальность преувеличивают.