Госпожа Брюло очень часто ошибалась и оценке своих новичков, хотя за долгие годы могла бы приобрести умение разбираться и людях, столь важное для ее профессии. Так, она никак не могла избавиться от предрассудка, что толстяки едят и пьют много, а худые — мало, забывая о том, что тучные люди часто соблюдают диету, а у худых может быть солитер, что, естественно, является настоящим бедствием для пансиона. Случалось с ней также, что она нет-нет да и пускала мерзавцев, не желавших платить, хотя и не раз клялась богом и всеми святыми, что больше никогда не попадется на эту удочку. Впрочем, не так-то легко было оградить от паршивых овец заведение, которое пыталось поддержать свое доброе имя, никогда не требуя платы вперед, ибо, как водится в деловой жизни, фирме Брюло приходилось постоянно бороться с происками и интригами бессовестных конкурентов.
Вот один из примеров. Госпожа Дюран, хозяйка пансиона «Родной дом», находившегося в этом же районе, пустила к себе однажды четырех сербов, посланных своим правительством в Париж для основательного изучения последних достижений в области противопожарной защиты и в обучении умственно отсталых детей. Им предоставили все самое лучшее, а платить должно было посольство Сербии, сотрудника которого они даже приглашали к обеду, чтобы представить госпоже Дюран, и она была очень польщена таким знаком внимания. Но в один прекрасный день в «Родном доме» поселился брюсселец, который, услыхав разговор четырех сербов, признал в них своих земляков. Отчаяние госпожи Дюран усугублялось тем, что, согласно договоренности, она не могла отказать им от пансиона, не предупредив об этом за месяц, так что «сербская делегация» имела право прожить у нее еще тридцать один день. Однако после долгих препирательств было достигнуто соглашение, приемлемое для обеих сторон. Господа обязались немедленно покинуть «Родной дом» при условии, что хозяйка со своей стороны даст честное слово не вмешивать в эту историю полицию и укажет членам «делегации» приличный пансион, где они смогут продолжать свои занятия. Соглашение было выполнено, и в результате четверо «сербов» обосновались в «Вилле роз», где и прожили пять месяцев.
Таким образом, следует признать, что сорокапятилетней госпоже Брюло приходилось нелегко, особенно если учесть, что ее супруг мало занимался делами пансиона, а она сама к тому же еще служила инспектором в Управлении благотворительными заведениями города Парижа. Ее обязанности заключались в посещении рожениц, живущих на средства благотворительности, и это приносило ей еще двести пятьдесят франков в месяц.
Госпожа Брюло тщательно разделяла кассу пансиона от денег, которые зарабатывала в управлении, и, если ей после таких случаев, как, например, с «сербами», приходилось залезать в свою личную копилку, она никогда не упускала случая спросить господина Брюло, видит ли он или, может быть, он не видит, что она вкладывает в дело свои собственные деньги.
Ходили слухи, что мадам приносит домой из управления гораздо больше двухсот пятидесяти франков в месяц и что она пользуется особым покровительством директора ее отдела. В этом видели истинную причину того, что она уже дважды была награждена медалями и один раз почетной грамотой. Грамота висела на стене в «зале», а медали она надевала, посещая рожениц.
Во всяком случае, доподлинно известно, что мадам часто получала «petits-bleus», то есть письма, доставляемые пневматической почтой; в черте города они передавались во всех направлениях по трубопроводам и обычно достигали адресата в течение часа; а это, разумеется, дурной знак. Впрочем, она была самостоятельная женщина и сама знала, как ей себя вести.
Внешность госпожи Брюло производила благоприятное впечатление, хотя ей и недоставало изысканности; мясистый нос придавал ей сходство с семьей Бурбонов, как дворняги с городских окраин напоминают иногда чистокровных фокстерьеров. Она страдала какой-то болезнью, выражавшейся в том, что, когда она ела некоторые овощи и фрукты, например клубнику и бананы, нос и губы у нее распухали и чесались, и от того, что она постоянно чесала нос, на нем образовались странные морщины, из-за которых на ее лице всегда сохранялось обиженное выражение. С возрастом госпожа Брюло располнела, однако же не слишком расплылась. У нее были золотые руки, она сама мастерила себе шляпки и ухитрялась, несмотря ни на что, выглядеть довольно привлекательной.