Избранное

— А чьей и какой еще радостью мне ее мерить? Вот вам можно умничать, вы не из наших краев… А у меня перед глазами — только здешние люди, которые все извели под корень, а какие сады тут были — сказка! Разве узнают они, теперешние, какую здесь жизнь вели прежде, когда человеку по силам было обрабатывать весь этот край.

— Люди преследовали свои интересы.

— Черта они преследовали! До самой двери в кино. Все бы им поскорей от работы отделаться. И нет чтобы в корчме посидеть, все в кино рвутся. Вот и бросает народ село. Как в туннель какой ныряют. А я заранее предсказывал любому и каждому, что, если кто повадился ходить по кино да в духотище этой сидеть в темноте, тому рано или поздно захочется оттуда на волю, да только выскочит он из этого туннеля уже по другую сторону, где-нибудь в Пеште.

— Ну, здесь я с вами не соглашусь. По себе знаю, есть фильмы, которые я и сам бы не прочь посмотреть по второму разу, а работа… Что ж, ведь любому хочется как можно скорей покончить с работой.

— Рабочей скотине, к примеру. Да-да, не ослышались, именно так я и думаю, как сказал, хотя, может, вы на меня и обиделись. Потому как только скотина, которую гонят, работает из-под палки, без ума, без охоты, хочу я сказать, то есть не в свое удовольствие.

— Понимаю, понимаю.

— А коли так, чего же мы с вами воду в ступе толчем? Зачем друг перед другом выламываемся, обоих нас жизнь уже выставила за порог, и вы свою пенсию, как и я, тоже получили сполна, чистым серебром… на висках, конечно; на макушке-то голо.

— А разве каждый сейчас работает в свое удовольствие? Когда еще это будет!

— Тогда куда же мы идем? И зачем нужны были эти громкие слова — и я их повторял за другими, — что человечеству уготована лучшая участь? Что человек не обречен до скончания века влачить ярмо, точно тягловый скот, ярмо тяжких мук и бессмысленного труда?

— В труде всегда немалые муки. Оттого-то каждый и норовит уменьшить бремя. А уж славить труд, радоваться тому, что труд множится, что работы подвалило, желающих не находится. Таков извечный закон.