Избранное

Почти час проболтавшись по городу, Лайош вернулся в варошмайорскую рощу, на ту скамейку, где спал в эту ночь, и развернул сестрин сверток. В свертке были два куска курятины — гузка и шейка, — бифштекс с налипшим на него застывшим жиром, два ломтя черствого хлеба, три кусочка вишневого пирога, иголка в бумажке, нитки, несколько тряпок на портянки, плотно завернутые мужские подштанники, маленькая щетка и в обрывке оберточной красной бумаги два пенге; на бумаге снаружи — слова: «Осторожно, тут деньги». Лайош, растроганный до глубины души, смотрел на эти сокровища, забыв все, что думал прежде о Мари. Гораздо больше, чем голод, мучило его желание найти для этих сокровищ надежное место. Да и сам он не хотел больше ночевать в роще — не столько из-за того, что не привык спать на открытом воздухе, сколько из-за оборванца на соседней скамейке. Ему найти бы какую-нибудь пещеру, где он мог бы удобно лежать и слушать шум ливня да и мешок свой мог бы спрятать на время отлучек. Когда у них в лагере были учения, Лайош и еще двое солдат, выйдя в дозор, целых полчаса сидели однажды в такой пещере. Перед входом росли кусты, в полутьме они видели лишь глаза друг друга да стволы винтовок. Сегодняшний день он потратит на поиски такого убежища.

Лайош двинулся по направлению к ближайшей горе и раньше, чем думал, вышел к каменному карьеру. Обойдя все вокруг, он нашел в обрыве много ниш, но ни у одной не было подходящего навеса. Наконец за кустом боярышника он обнаружил дыру, где, хоть и скорчившись, можно было сидеть. Пещера была не слишком удобной, но зато сбоку к ней примыкала небольшая промоина, которую Лайош закрыл сверху большим камнем. Промоина эта, словно созданная для тайника, и решила дело — Лайош остался здесь. Сунув в пещеру мешок, он уселся под куст, вынул старый, купленный когда-то на ярмарке складной нож, соскреб жир с бифштекса, аккуратно намазал его на тонкий кусок черствого хлеба и долго, неспешно жевал его, поглядывая на курчавые, словно барашки, облачка, бегущие в голубом небе. С той минуты как сестра положила ему руку на локоть, он уже по-иному смотрел на свою безработную жизнь. Время не торопило; можно было сидеть, глазея вокруг и гадая, что ему предпринять в этом огромном городе. Провидение теперь ожидало его в переулке за Кооперативом служащих, оно приносило ему манну, как евреям в Синайской пустыне. А коли есть еда, есть куда спрятать мешок и укрыться самому от дождя, то все это принадлежит ему, а до осени что-нибудь да придумается. Глядишь, и хозяева Маришки со временем к нему подобреют. Он попросит сестру, чтоб она не была такой осторожной.

Место, выбранное им под жилье, что ни говори, было отличным. Вокруг, куда ни взгляни, толпились будайские горы. Прямо, загораживая Дунай, возвышалась та, под скалистым обрывом которой он оказался вчера на рассвете; левее была гора пониже, с дворцом и красивыми башнями, с громадной зеленой луговиной внизу. Виден был отсюда и Холм роз, где служит сестра. И повсюду, даже на западе, там, где город кончался, выглядывали стены и крыши домов на зеленых склонах. Лайош сидел у себя на горе, словно пастух в середине огромного, пестрого, разбредшегося по холмам стада. Он лег навзничь. На что потратить ему эти два пенге? Хорошо бы, конечно, подумать о новой одежде; та, что на нем, может, и хороша для деревни, а тут из-за нее вон как приклеили сразу: «Сиволапый». Башмаки, прямо диво, еще были целы; вот подштанники на нем уж которую неделю одни — ну, теперь есть смена. Рубаха сильно нужна; правда, в Матяшфёльде купил он у невестки старого каменщика ношеную, но от частой стирки (вечерами, после работы) разлезлись обе рубахи по швам. Рубаха ему пригодилась бы, только вот купишь ли рубаху за два пенге? А потом, может, и рубаху добудет для него Мари? В конце концов решил Лайош, что поищет в окрестностях корчму и купит литр минеральной воды — из-за бутылки, чтобы было в чем воду держать у себя на горе. Корчма и вправду скоро нашлась, но разница в ценах между минеральной водой и вином была такой маленькой, что Лайош взял вина. Вернувшись к пещере, он стал пировать, отрезая от хлеба ровные тонкие ломтики и обгрызая, обсасывая по косточкам куриную гузку; каждую косточку он запивал несколькими глотками вина. Когда он покончил со вторым куском вишневого пирога, гора, где он устроился, стала казаться ему не просто серединой Буды, а прямо-таки пупом земли, осью, вокруг которой, покачиваясь словно волчок, с тихим жужжанием вращается мир.