Избранное

Девочка подняла на Лайоша голубые глаза. «А тебя как зовут?» — «Меня — Лайош». — «А где ты живешь?» — «Сейчас — тут». — «Здесь ведь мы будем жить!» Девочка смотрела на Лайоша с сердитым недоумением. «Вы — потом, — сказал Лайош, — а пока я живу здесь». Девочке это трудно было постичь, и она наморщила лоб в поисках приемлемого решения, которое не нарушало бы ее понятий о праве собственности. «Тогда ты будешь жить в этом домике, — она показала на сарайчик, — а мы в большом». — «Это было бы славно, — улыбнулся Лайош, радуясь, что хотя бы ребенку может доверить свою мечту. — Поглядите-ка вон туда… как вас звать-то?» — «Жужика!» — «Жужика… видите вон тот домик?» — «Домик дяди Даниеля?» — «Ну да. Потом мы и здесь насажаем таких же цветов, а на крыше трубу поставим». — «И в голубой цвет покрасим, да?» — обрадовалась Жужика. «Конечно! А окна — в красный». — «Тогда я тоже с тобой буду жить». — «Ладно, а мамаша-то вам разрешит?» — «Мамочка, ты разрешишь мне с Лайошем жить?» — «Конечно, детка», — рассеянно ответила барыня, стоя перед штабелем кирпича и ломая голову над тайнами кубического исчисления. «И еще у нас будет один домашний зверек, — ковал Лайош железо, пока горячо. — Почешешь ему брюшко — а он ка-ак заверещит! Громче, чем петух». «Громче, чем петух? — задумалась девочка. — И чем поросенок?» — «И чем поросенок», — «И чем слон?» — «И чем слон. Показать вам? Подите-ка сюда». Они забрались в сарайчик, и Лайош вытащил из мешка свой будильник. «Это никакой не зверек. Это часы», — с сомнением сказала девочка, опираясь локтями о колено Лайоша. «А вот поглядим, часы ли. Значит, чешем ему брюшко вот так. А теперь слушайте…» — «Господи, что вы там делаете?» — испуганно подняла голову барыня, которую звонок будильника оторвал от подсчетов. «Мамочка, — выскочила Жужика из сарая, — а у Лайоша есть такие часы, которые на самом деле зверек. Им только брюшко нужно почесать». Мать отвела темные волосы девочки от сияющих глаз и поцеловала абрикосово-смуглую крепкую щечку. «Пойдем, мамочка, ты посмотришь».

Барыня сделала несколько шагов, подчиняясь нетерпеливой дочери, но потом, вдруг забыв о ней, остановилась возле железной балки. «Лайош», — подозвала она парня, который вылез вместе с часами из сарая. Будильник лежал у него на ладони, и видно было, что красная его ладонь нисколько не меньше циферблата. «Лайош, вы знаете, сколько это — тридцать четыре центнера железа?» — спросила барыня. «Примерно», — нерешительно сказал Лайош. «Как вы думаете, есть тут столько?» — и она показала на груды железных прутьев и балок. Лайош повертел головой — ему и хотелось выглядеть умным, и боязно было высказывать свое мнение: бог знает, чем это обернется. «В счете стоит тридцать четыре центнера. А мне кажется, тут много меньше. Например, эта балка сколько весит?» Лайош попробовал приподнять балку. «Один, может, два центнера…» — «Но тогда где тридцать четыре?» Она и Лайошу показала цифры на тонкой бумаге. «В фундаменте, в бетоне, железо есть. Арматура», — напомнил без уверенности Лайош: ему тоже казалось, что железа маловато. «Ага, это я не учла… — сказала хозяйка с некоторым облегчением. — Не будут же они мне фальшивые счета присылать. Ведь подрядчик — муж моей двоюродной сестры». И барыня рассказала, что оплачивать она должна только то, что реально ушло на дом, но ей пришлось еще аванс выдать родственнику: у того не было в Пеште кредита и он бы просто не смог начать стройку. «Сами судите: если уж дать заработать кому-то, то в первую очередь вспомнишь про родственника, тем более если он небогат», — доверительно сказала она Лайошу.