Избранное

Лайош смотрел через голову барыни. В дверях кухни стояла Тери. Фигура ее никак не выдавала, что еще недавно у нее в животе был ребенок. С чуть насмешливым интересом она наблюдала за барыней. Лицо ее пыталось выказать некоторое сочувствие, в глазах же сквозила радость; вся она была полна каким-то отстраненным выжиданием, любопытством — будто в кино сидела. «Рабочие требуют деньги», — сказал Лайош, осмелев немного от взгляда Тери. «Пусть требуют у того, кто их украл». — «Но они сюда собираются. Если не будет денег, придут всем скопом». — «Сюда? Вы видали такую наглость?» Барыня смотрела то на Тери, то на Лайоша. Тери попробовала было изобразить ужас, но предвкушаемое развлечение явно было ей по душе. «Господи, барыня, они еще грубить станут». — «Грубить? Дай-ка мне платье, Тери. Я покажу им, как мне угрожать!»

Они ушли за стеклянную дверь, и тут же в поле зрения Лайоша за нижней частью дверной створки попали нетерпеливо сброшенные плетеные босоножки, которые Лайош только что видел на барыне. Потом стало видно распахнутую дверцу шкафа и руки, что-то кладущие в белую летнюю сумочку. Лайош заметил: хозяйка оделась нарядней, чем обычно. «Ах, барыня, вы такая храбрая, — сказала Тери, передергивая плечами. — Я б ни за что не посмела к ним идти». — «А чего мне бояться?» — громко говорила барыня, застегивая на ходу блузу. Тери смотрела на нее улыбаясь. Конечно, куда лучше было бы, если б рабочие явились сюда и она все увидела бы своими глазами. А так ей оставалось лишь гадать, чем кончится дело. В отчаяние, владеющее хозяйкой, теперь тоже добавилось своеобразное волнение, какое чувствует охотник перед выездом в поле. Прежде чем открыть дверь, она облизала перед зеркалом губы и разгладила пальцами брови. «Ну, с богом», — улыбнулась она Тери, хотя лицо ее и особенно шея покрыты были красными пятнами. «Целую ручки, — рассмеялась Тери. — А вы, Лайош, смотрите мне, берегите барыню!» — крикнула она им вдогонку с крыльца.

Хозяйка шла так быстро, что Лайош, толкая велосипед, вынужден был прибавить шаг, чтобы не отстать от нее на подъеме. При таком темпе у барыни еще доставало духу на разговор; если б она не шла так быстро, почти бегом, ее, наверно, разорвало бы от волнения. «Божье наказание, видно, лежит на этом доме, — говорила она, не оглядываясь на Лайоша. — Не знаю, найдется ли еще в городе женщина, которая могла бы через все это пройти. Сначала — с участком. В Совете общественных работ говорят: все в порядке, я выкладываю деньги — и тут в поземельной книге выясняется, что даже деление на участки не произведено. Я добилась, я выхлопотала, землемерные работы наконец сделали. И теперь вот — строительство. Сколько я спорила с проектировщиком! Он мне замок, дворец норовил всучить, а мужу избушка нужна была на курьих ножках… И теперь вот этот негодяй! Мужу легко. Он всегда против строительства был, это его принципам противоречило. Повесил рюкзак на спину и уехал себе что-то там изучать в Задунайщине. А моим принципам, видите ли, не противоречит вступать в рукопашную драку с рабочими!»

Слух Лайоша от спешки притупился, и вообще он плохо воспринимал сейчас посторонние звуки: колокольный голос Тери звенел у него в голове. «Вы, Лайош, смотрите мне, берегите барыню». Ему даже не пришлось оправдывать Тери, искать объяснений ее прошлому. Голос этот, словно ангельский глас с небес, сразу убедил его в абсолютной невинности Тери, и теперь, отложив на потом осуждение соблазнителей юных, неопытных девушек, он всю заботу сосредоточил на стремительно шагающей барыне, которую вверил ему ангельский глас. Рабочие, поддержку которых он ощущал по дороге сюда, теперь ждали наверху, у сарайчика, словно самое тяжкое из семи испытаний, предстоящих крестьянскому сыну из сказки. «Однако не для женщины такие дела, — сказал он, когда они с барыней вышли на улицу Арпад. — Этот народ ведь без разумения, могут еще и обидеть». Он даже приостановился: может, одумается барыня и повернет обратно. Но та лишь глянула на него зелеными от волнения глазами. «Ну и пусть, обидят так обидят, — передразнила она Лайоша. — Меня уже и грузчики, что мебель привозили, пробовали обидеть, и угольщики. Не испугаюсь я и черта с дьяволом. Мы с отцом как-то ехали на машине, и между Ишасегом и Геделлё ось сломалась. Так я полтора часа сидела ночью в машине одна. Мимо пьяные проезжали, охотничья компания какая-то, и мне кричали: „Эй, цыпочка!“» Стараясь себя подбодрить, она принялась перечислять свои подвиги. «А когда я рожала Жужику, так муж плакал от страха, а я только зубы стискивала и улыбалась ему — пока уж очень больно не стало. Так что, Лайош, не спешите ради меня жертвовать жизнью», — добавила она, слегка сжав локоть Лайоша, когда они добрались до участка. «Вы, Лайош, смотрите мне, берегите барыню», — снова зазвенело в нем, когда он взглянул в обращенные к нему сердитые и в то же время смеющиеся глаза.