Избранное

Рабочие сбились в кучку держать совет. Они понятия не имели, сколько можно запросить за аккорд. Поденщики получали в неделю по пятнадцать пенге, каменщики — по тридцать; все остальное было расплывчатым и туманным. «Нас тут восемь поденщиков да каменщиков трое, — начал редкоусый, лучше других разбирающийся в цифрах. — Считаем, значит, четырнадцать человек: каменщик вдвое получает». — «Это-то все понятно, — сказал пештский каменщик. — Да на сколько дней здесь работы?» — «Пусть мастера высчитают», — вставил Лайош. Каменщик из Сентэндре сказал: дня на четыре, пештский считал: на пятнадцать. «Это ведь не поденщина, тут можно и поскорей сделать, если поднажмем», — вылез хромой. «Нет, братцы, семпернова — штука непростая, — возразил пештский каменщик. — Если без понятия делать, пятнами пойдет стена. Кто-нибудь работал уже с семперновой?» Оказалось, с семперновой никто дела не имел. Сошлись наконец на том, что дней за десять можно все кончить. Редкоусый принялся умножать: вышло больше трехсот пенге. «Не ошибся?» — спросил пештский каменщик. Он тоже принялся считать, но сбился. «Сколько там у тебя? — заглянул он в бумажку редкоусого. — Я думаю, за четыреста можно взяться. Водал! — позвал он бетонщика, ходившего с господами. — Мы посчитали, что за четыреста сделаем». Водал вынул свой маленький блокнот, огрызок карандаша в его мясистых пальцах быстро забегал по бумаге. Он даже не взглянул на расчеты пештского каменщика. Лайош с тревогой смотрел на его бледные, строго сжатые губы. «Не много ли четыреста? Может, и триста пятьдесят хватило бы?» — шепнул Лайош хромому, но так, чтоб и Водал услышал. Водал захлопнул блокнот вместе с карандашом и твердо сказал: «Пятьсот». Он не взглянул на Лайоша, но тому показалось, что Водал ответил ему. Он испугался этой огромной суммы, однако спорить не посмел. Рабочим сумма понравилась; правда, они не очень верили, что она пройдет. Деньги огромные, что и говорить. «Пятьсот? Пускай будет пятьсот, — сказал неуверенно пештский каменщик. — На меньшее не будем соглашаться. Еще неизвестно, сколько окажется доделок».

Позвали господ; пештский каменщик назвал сумму. Лайош следил за лицами господ, однако прочесть на них ничего не смог. Теперь инженер с барыней удалились в сторону посоветоваться; рабочие стояли, искоса поглядывая на них. Водал с грохотом бросал в кучу пересчитанные доски. «Хорошо, хозяйка заплатит вам пятьсот пенге. Только надо составить договор: половину суммы получаете по ходу работы, остальную половину — в конце». «Ладно, раз надо», — сказали рабочие, слегка поморщившись от слова «договор». — «Договор составить мы можем, — подал голос Водал от досок, — но не начнем работу, пока не получим то, что нам недодали за полторы недели». Лайош почувствовал, душа его сложила крылья и камнем падает вниз. Про эти-то деньги они позабыли, занятые аккордом. А позабыв, словно бы молча отказались от них. В конце они бы их, конечно, потребовали еще или у барыни, или у подрядчика, но смешивать с аккордом вопрос о долге никому не хотелось. Однако слова Водала изменили общее настроение.

Барыня, словно на пружине, вскочила из-за стола. «Я вам ничего не должна. Я ведь вам это уже раз сказала. Я не позволю себя шантажировать». «Поймите, люди, — внушительным профессорским баритоном заговорил бородатый. — Хозяйке проще всего было бы с вами расстаться и новых рабочих нанять. Она же вам добра желает, чтобы вы без заработка не остались. Вы сами понимаете: пятьсот пенге — сумма очень большая. Если вы заупрямитесь, она тоже о своих интересах будет думать». «А господин подрядчик сказал, что леса только нам может оставить», — как бы между прочим ввернул хромой. Рабочие, пряча в глазах злорадство, смотрели на господ; хозяйка, видя в переминающихся с ноги на ногу, исподлобья глядящих на нее людях тихое торжество, вдруг взорвалась: «Ну и забирайте ваши леса! Я вам себя шантажировать не позволю. Господин Водал, идите сюда, закончим перепись».