Избранное

Обе женщины как заведенные таскали корзины. В кухне они говорили: «Ой, и когда же конец этим книгам!» В комнате одна лепетала: «Куда это положить, дорогой?», другая: «Еще можно нести, господин доктор?» Старые Лайошевы сожители — ящики — один за другим опорожняли нутро, становились легкими — подымай хоть одной рукой. Лайош мрачно тер последние книги; хоть одну оставить себе что ли: он бы тоже читал по ночам. Он смотрел названия: «Если тебя позовет дьявол с железным клювом»[25] — эта казалась интересней других. Лайош быстро сунул ее под матрац (он уже и старый матрац получил к одеялу). «Все, больше нету», — протер он тряпкой последний том. Женщины радостно убежали со своим грузом. Сначала вернулась Тери: «Барин говорит, должно быть еще». Лайош сидел на постели, точно на книге, чувствуя, как тело его покрывается гусиной кожей. «Нету больше», — повторил он. Тери осмотрела ящики — в них было пусто. Пока она ходила с докладом, Лайош сунул под матрац руку. Сейчас можно было бы и «найти» книгу, но теперь он уже просто не хотел ее отдавать. Ну и барин: в стольких книгах сразу заметил, что одной нет. Он быстро швырнул ее в яму с углем: туда никто, кроме него, не спускается. Пришла барыня: «Лайош, должны быть еще книги. Муж говорит, томов двадцати — тридцати не хватает. В коричневой твердой обложке». Лайош лишь теперь вспомнил Корани. Ну, эти можете искать до скончания века. Хозяйка бегала то туда, то сюда. Немного спустя вышел и барин. «Ты уверен, что у нас были эти книги?» — спросила жена; когда шла речь о том, чего у нее нет, она выражала сомнение, существует ли это вообще. «Но, дорогая, ты ведь сама прекрасно помнишь», — ответил ей Хорват. Барыня продолжала искать; барин оперся на бак для кипячения белья и устало смотрел перед собой. «А, не ищи, — сказал он, — все равно не найдешь. Венгерские книги твоя родня берет почитать, а иностранные вы выбрасываете при переезде». Барыня принялась защищать родню: они-то книги всегда возвращают. «Любимые мои книги были, греческие классики», — с отчаянием сказал барин, в котором под печеньем где-то тлела еще ограда. «Для вас всегда самое любимое то, чего нет», — ласково упрекнула его жена; желая мягко, по-матерински, пожурить мужа, она всегда обращалась к нему на «вы». Лайош злорадно поглядывал на них с матраца. Эта Тери, ишь, старается, расспрашивает и про обложку, и про цвет, про размеры, про шрифт, хочет помочь баринову горю. Ну давай, давай, лезь из кожи… Когда господа не знали, что и сказать, он подал голос: «Один ящик приехал разломанный — может, в нем они и были?» И даже показал, какой ящик. «Наверняка высыпались по дороге», — подхватила Тери. Барин со страдальческой миной осмотрел ящик, из которого с помощью Корани навсегда улетели греческие классики. «Не могу же я за грузчиков отвечать», — сквозь слезы оправдывалась хозяйка, беря мужа за руку. «Больше я никогда не смогу их купить», — тяжело вздохнул барин. «Ну что ты, обязательно купишь», — без особой уверенности утешала его барыня. Хозяин махнул рукой, обнял жену за талию, и они ушли, унося меж лопаток ненавидящий Лайошев взгляд.

Удалившись с расстроенным мужем в комнаты, барыня оставила дверь неплотно прикрытой: ручек в доме все еще не было, и если кому-то случалось, забывшись, слишком решительно хлопнуть дверьми, то ему приходилось расплачиваться за это — громко звать на помощь и просить принести спасительный крюк, который обычно торчал в двери уборной. Однако на следующий день и ручки поставлены были на свои места, в центр целлулоидной круглой пластинки, призванной избавить все еще приходящего время от времени маляра от уничтожения отпечатков пальцев. Ручки были особой, новомодной формы — толстые гладкие цилиндрики из желтой меди, без всяких кокетливых выкрутасов, и укреплялись они отдельно от медного же овала, в который вставлялся ключ. Они скорее напоминали какой-то физический прибор, чем дверные ручки; и в самом деле, подобно наэлектризованному стержню, они сразу разделили на два полюса население дома, до сих пор мирно уживавшееся в кухне. Одним полюсом стал письменный стол и лампа барина, другим — матрац, из-под которого Лайош швырнул в подвал книгу с хитрым названием.