Избранное

Лайош с пустой ступкой стоял спиной к нему, однако спина выражала напряженное ожидание. Тери смотрела на барина, слегка приоткрыв рот и улыбаясь, как будто сидела в кино. Барыня возле кастрюли с шипящим и стреляющим жиром прятала волнение за разгоряченностью занятой стряпней хозяйки. В эту критическую минуту слуги были ее лучшими союзниками. Поэтому она упомянула Лайоша, поэтому сослалась на возросшие обязанности Тери. Барину следовало понять, что если он пойдет дальше, то неминуемо прозвучат еще более неприятные аргументы. Скажем: «Если ты считаешь, что нас слишком много, то Лайоша можно уволить хоть сегодня же» — или: «Я тебя просто не понимаю: рассуждаешь все время о чуткости к людям, а сам способен взвалить на девушку столько работы». «Коли вы, господин доктор, многому учитесь от бедняков, тогда почему сердитесь, что я копаю сад?» — читал Хорват на спине отвернувшегося Лайоша. Что бы он ни возразил жене, он только усилит подозрения парня. «Ты ведь знаешь, мы по уши в долгах», — сказал он наконец скорее грустно, чем сердито. Барыня, стараясь его успокоить, заговорила еще мягче: «Ты увидишь, она нам обойдется не так дорого. Тери станет получать на пять пенге меньше, она добровольно от них отказывается, если мы возьмем гувернантку. Стирать теперь будем сами, и вообще, где пятеро человек, там шестого и не заметишь. Она, между прочим, согласилась на смехотворную плату. У нее нет свидетельства, так что ей любые деньги подойдут». Барин не слишком был уверен в правильности этих расчетов, и вообще для него не расходы были самым невыносимым. «Насчет гувернантки мы с тобой совсем даже не договаривались», — запоздало пытался протестовать он. Хозяйка покончила с хворостом и повернулась теперь к мужу с выражением, которое означало: она, конечно, долго была ему ласковой сиделкой, но сейчас терпение ее, кажется, лопнет. «А я точно помню, что договаривались, — сказала она с нажимом. — Впрочем, если ты хочешь, чтоб дети твои остались необразованными, пожалуйста. Я тут же откажу немке; она достаточно хорошо воспитана, чтобы сегодня же собраться и уйти, если я ей сообщу причину. Кристина, bitte!» — крикнула она в открытую дверь столовой. Слуги, притихнув, ждали, что сейчас произойдет. Однако до неприятной сцены дело не дошло. Барин, перепугавшись, схватил жену за локоть: «Нельзя же так сразу прогонять человека. Раз ты взяла ее, пусть остается». Но барыня теперь уже хотела проучить мужа. Вошедшая гувернантка смотрела вопросительно на хозяйку, а та все еще сердито говорила по-венгерски: «Нет уж, извини, но я ее прогоню. Не буду же я молчать из-за того, что хочу дать своим детям образование». Барин, для которого дать кому-нибудь расчет в любых условиях было бы самой большой пыткой, под удивленным взглядом гувернантки стал пепельно-серым. «Если ты ее прогонишь, я тут же одеваюсь и ухожу тоже», — прошептал он хрипло. Кристине вручена была тарелка с хворостом, а барыня снова вернулась к роли сиделки, которая разговаривает с маленьким мальчиком, только что перенесшим тяжелый приступ.

Маленький этот путч, принесший немке-гувернантке собственный угол на железной кровати среди зеленой мебели в детской, бескорыстно развлек одну только Тери. Лайош в тот момент, когда хозяйка пришла из города с незнакомой дамой и Тери вышла к нему в сад с новостью, сразу же почуял неладное. Чем больше было в доме жильцов, тем дальше отодвигалась его постель в бельевой от глаз и сердца хозяев. Барин бесповоротно отнял у него хозяйку. Не оторвет ли теперь точно так же от него эта гувернантка Тери? Пока не было гувернантки, в доме были только господа и слуги. Сколько бы ни презирала его Тери, все же, если б, скажем, обитателей дома пришлось разбивать на классы, они с ней оказались бы вместе. Положение гувернантки не было столь однозначным. Она находилась где-то между слугами и господами — и Тери, вместо того чтобы гордо отвернуться от нее, не попытается ли подняться к ней, в эту промежуточную категорию? Как бы болезненно ни отозвались в нем слова барина «Не слишком ли нас много?» — он был разочарован, увидев, что Кристина, вместо того чтобы с плачем бежать собирать вещи, спокойно шествует в столовую с тарелкой хвороста в руках. Этот хворост окончательно утвердил место немки в доме и окончательно вырвал у Лайоша почву из-под ног. После обеда барин, хотя и остался дома, не вышел копать. Лайош так потерянно горбился в одиночестве над лопатой, погружая ее в размокшую землю, словно копал только по привычке и, собственно говоря, давно уж за пределами участка.