Порожденье вчерашнего дня, он гордится своей романтической жилкой, он предан всему вчерашнему, но и сегодняшней выгоды не упустит, чуя ее нутром; призрак, однако не дух, во плоти, но без крови — и именно потому кровожадный в беззлобно-тупой своей деловитости; жадный до догм, до удобных лозунгов, он движим ими, как кукла на нитках
, — в том числе и на нитках прогресса; но всегда он и трус и убийца вместе, он, образец добродетели, он, обыватель; горе нам, горе!О, обыватель — это само бесовство! Его мечта техника, наисовершеннейшая, наисовременнейшая и направленная исключительно на вчерашние цели; его мечта технически безукоризненный китч; его мечта — профессиональное бесовство виртуоза, скрипкой услаждающего слух его, романтический фейерверк бутафорских блесток, оперное море огней; его мечта — дешевый блеск.
Ах, припомните бывало, сколько страху нагонял он, кайзер лавочников наших! Прочь с дороги лимузина, допотопная берлина! Вот он мчит, смешон и страшен, апокалипсис с мотором, хлам барокко, черный ворон, горностаевый папаша.А это ведь было только начало,и когда тремя десятилетьями позженагрянул изверг и разверз глотку,изрыгая речь, словно мерзкую слизь,мы все онемели; иссохло Слово,и будто навек нас лишили возможностипонимать друг друга;на поэтов смотрели как на презренных фигляров,что плоды превращают в увядшие розы.Смех застрял у нас в горле, и мы увидалимаску ужаса, кладбищенский китч,налепленный лавочнику-палачу на лицомаска на маске, личина на мертвечине,лик бесслезности.Революции, однако, эти возмущения естества против извращений естества, против призрачности и вопиющей недозволенности, но также и против многообразия убеждений, которое они жаждут выжечь дотла мрачно-свирепым огнем террора и насильственного обращения, революции сами становятся призрачными, ибо всякий террор порождает власть нового обывателя, обывателя от революции, пользующегося плодами революции, виртуозного мастера террора, трижды окаянного осквернителя всякой справедливости; горе нам, горе!