Избранное

Прозрачен был свет, еще прозрачней ведовское свеченье позади небесного свода, свет познанья, что лила неподвижная звезда с высот на землю, в царство прозрачной парящей бессонности, и, как видно, даже зверей этот свет растревожил. Целый день не прекращалось бесцельное, хлопотливое круженье в беспредельном этом загоне, а ближе к закату беспокойство еще усилилось; во всей своей необъятной шири, вплоть до гор и долин и бескрайности, наполнялся сад тревогой и непокоем, а когда опустился солнечный диск и, пылая багрянцем, улегся на край окоема, пришествие ночи ознаменовалось беспримерным действом: внезапно дружным и целеустремленным, поистине всеохватным стало звериное шествие, отовсюду шли они со всех склонов, изо всех лесов, со всех сторон — и направлялись вдоль рек к великой воде, и даже рыбы спускались вниз по теченью; то был поход без страха и спешки, но явно по непреложному приказу, ибо сразу за вереницей зверей смыкались берега, напирали на землю неудержимо растущие корни, вся растительность вытягивалась до неимоверных высот, всякий сук разветвлялся в непролазную дебрь, поднимались над землей испаренья из чащ первобытных хвощей, пригодных для жилья разве только амфибиям и саламандрам, и даже для птиц были заросли слишком густы, так что гнездились они лишь на самых верхушках; ни единый зверь из бесчисленных этих стад не пал на дороге, ни один не издох, они просто терялись, исчезали в ночных морях, исчезали в ночном эфире, растворялись в сонмах чешуйчатых и пернатых, населяющих ночные и дневные моря, ночные и дневные небеса. И он, пришедший с ними, он, прямоходящий зверь, он, лишившийся век, не знающий сна, рыбий глаз и рыбье сердце, он стоял в прибрежном иле, стоял во весь рост, покрытый чешуей, покрытый водорослями, опутанный тиной, то ли земноводное, то ли травоядное, и только пение сфер для него не смолкало, он слышал его, оно не смолкало; ибо он остался человеком, ничего не утратил, неутраченной трепетала в нем человечья великая жажда скитальчества, и звезда востока по-прежнему блистала у него в головах. Так ожидал он утра, он, двуногое чудище — и все же человек, человек в ожидании утра.