Избранное

— Да, у вас здесь, в самом деле, прекрасно, — подтвердил он, указывая на вид из окна, который все время притягивал к себе его взгляд, — простор, срезанный, правда, в одной стороны лестничной клеткой, все же открывался перед ним в своем великолепии, уходя вдаль. И хотя увиденное не было для него неожиданностью, он ориентировался с трудом, потому что город, обычно такой знакомый, из этой точки был узнаваем только вдали, там, у подножья гор, которые дрожали в полуденном золотом мареве, там, где на них взбирались светлые переливающиеся поля, где села так покойно устроились на склонах, что их покой и тишину, кажется, можно было услышать; но чем ближе к городу, тем менее знакомой становилась местность, и, если бы не черная нитка железной дороги, которая то исчезала, то вновь появлялась, вторя рельефу местности, плавной дугой приближаясь к городу, и терялась в сумятице рельсов, обозначив местонахождение вокзала, он мог бы подумать, что очутился в чужих краях, мог бы даже поверить, что города и вовсе нет или, в лучшем случае, он настолько урезан, что от него остался один намек.

— По вечерам и утром, — сказала она извиняясь и в то же время с укором, — в ясную погоду видны даже снежные вершины, сейчас, правда, в полдень…

— Ему было неприятно — она упрекала его за то, что он пришел в неподходящее время, — а тут еще в окно залетели две осы, и он перебил ее:

— Ну что ж, в другой раз, — и, взглянув на ведро, которое все еще стояло у ее ног, — я и так вас очень задержал…

Она заметила, что он не знает, как ее назвать, и сказала:

— Меня зовут Мелитта.

— Красивое имя, — сказал он, — оно ведь значит «пчелка» и отлично вам подходит. — И хоть господину в сером котелке столь неожиданная доверительность была не к лицу, он все же представился. — А меня зовут Андреас.

Она вытерла руку о юбку, подала ему и сказала:

— Очень приятно.

— Позвольте мне вам помочь? — сказал он и схватился было за ведро, но она его опередила.

— Нет уж, это мое дело. — Доверчиво ему улыбаясь, Мелитта взяла ведро за ручку, как-то пренебрежительно качнула им, пролив грязную мыльную воду на желтый каменный пол, и быстро понесла в уборную — в открытую дверь было слышно, как вода с шумом опрокинулась и с шумом понеслась в глубину, во тьму, постепенно затихая. Андреас между тем подошел к окну, под которым, думал он, должен быть сад с осами, на этом окне показался ему вполне на месте и цветочный горшок со старой землей, а в нем, словно повторяя картину, которую он надеялся увидеть внизу, еще торчали какие-то прутики. Но выяснилось, что положение сада определить не так легко, как он думал: хотя стена лестничной клетки и была точным ориентиром, к ней лепились внизу всевозможные пристройки, и он видел только беспорядок крыш, крытых чем придется — то черепицей, то безобразным черным толем, а то даже и дранкой; как ни досадно было не найти того, что искал, все же его успокоил вид стен, которые, слава богу, не обрываются в глубину отвесно и беспрепятственно до самого дна, и цветочный горшок, если его теперь неосторожно опрокинуть, не сорвется вниз, как вода, выливаемая в колодец, и никого не убьет, а безопасно разлетится вдребезги на одной из крыш. И, все еще разглядывая черные дождевые полосы на стене, Андреас произнес:

— Что же это было, фуксия из вашего сада?

На лице у нее снова отразилось удивление, и, хотя вопрос читался в ее взгляде, она поспешила спросить, словно ей не терпелось окликнуть его по имени, которое он назвал:

— Из какого сада, господин Андреас?

Не надо было мне говорить имя, подумал он, но, так как это уже случилось и нельзя же было потребовать его назад, он сказал:

— Ну как же, из сада около лестницы.

Она напряженно соображала, даже немного прикрыла глаза, и ее гладкий лоб сморщился над переносицей, потом пренебрежительно махнула рукой:

— А, это новый сад.

Ее слова кое-что объясняли, но все же ему было жаль.

— Я думал, вы отдыхаете там… летними вечерами.

— Нет, — сказала она односложно, — это новый сад.

Ответ был окончательным, изменить ничего было нельзя, поэтому он только осведомился:

— А этот стебелек фуксии?

Она приветливо ответила:

— Он служит нам солнечными часами: когда его тень падает на трещинки пола, которые дедушка пометил красной чертой, тогда полдень, там есть также пометки для более ранних и более поздних часов. Очень остроумно, — и с доверительным кокетством добавила: — Правда, господин Андреас?