Избранное

В ответ раздался смех. Клайву всегда нравился смех друга, и сейчас мягкие рокочущие звуки успокоили его, все будет хорошо, все будут счастливы.

— Вот и ладно, — сказал он и даже протянул руку в сторону лаврового куста. — Это куда лучше, чем закатывать сомнительный монолог, который не способен удивить ни тебя, ни меня. — Напоследок он добавил: — В среду, скажем, без четверти восемь. Можно в смокинге, как тебе известно.

Но эти слова повисли в воздухе, потому что Морис уже испарился, исчез без следа, после него осталась разве что горстка лепестков энотеры, они лежали на земле и, угасая, скорбели по нему. До конца жизни Клайва мучил вопрос: когда же именно исчез Морис? С приходом старости Клайву стало казаться, что он вообще не исчезал. Синяя комната давала слабый свет, клонился долу папоротник. Из какого-то далекого, затерявшегося во времени Кембриджа его друг, одетый в солнце, стал слать ему поклоны, источал запахи и звуки майского семестра.

Но это — потом, а пока Клайв, обнаружив отсутствие Мориса, обиженно пожал плечами, потом вспомнил, что и в прошлом его друг не всегда отличался особой вежливостью. Он еще не понял, что это — конец, что не будет плавного заката или компромисса, что их пути больше никогда не пересекутся, что он и словом не перемолвится с людьми, когда-то знавшими Мориса. Постояв немного в аллее, Клайв вернулся в дом, править верстку. И надо придумать какую-то удобоваримую историю для Энн — знать правду ей совершенно ни к чему.

МАШИНА ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ © Перевод Н. Рахманова

ЧАСТЬ I Воздушный корабль

Попробуйте представить себе небольшую шестиугольную комнату, похожую на пчелиную ячейку. В ней нет ни окна, ни лампы, но она залита мягким светом. Не видно отдушин для вентиляции, но воздух в комнате чистый и свежий. Нет музыкальных инструментов, но, как раз когда начинаются мои раздумья, комната наполнена мелодичными звуками. В центре стоит кресло, рядом пюпитр — вот и вся мебель. В кресле же сидит спеленутая глыба плоти: женщина около пяти футов росту, с белым, как плесень, лицом. Ей-то и принадлежит комната.

Раздался звонок. Женщина нажала кнопку, и музыка умолкла.

«Пожалуй, надо посмотреть, кто это», — подумала она и привела кресло в движение. Креслом, как и музыкой, управлял механизм; оно покатилось в другой конец комнаты, где все еще назойливо заливался звонок.

— Кто это? — окликнула она. В голосе ее звучало раздражение, так как ей все время мешали слушать музыку. Она знала несколько тысяч людей — современный способ общения непомерно расширил круг знакомств. Однако, едва приложив трубку к уху, она улыбнулась, и морщины разбежались по ее лицу.

— Хорошо, поговорим, — сказала она. — Подожди, я изолируюсь. Не думаю, чтобы за пять минут произошло что-нибудь важное. Слышишь, Куно, я могу уделить тебе целых пять минут. Потом я должна читать лекцию о музыке австралийского периода.

Она дотронулась до кнопки изоляции — теперь никто больше не вызовет ее. Затем коснулась светового регулятора, и комната погрузилась в темноту.

— Поторопись! — позвала она; ею снова овладело раздражение. — Поторопись, Куно, я зря теряю время, сидя в темноте.

Но прошло целых пятнадцать секунд, прежде чем круглая пластинка в ее руке начала светиться: замерцал слабый голубоватый свет, затем он сгустился до фиолетового, и наконец она увидела изображение сына, который жил на другом конце земли, а он увидел ее.

— Как ты долго, Куно!

Он невесело улыбнулся.

— Тебе, кажется, доставляет удовольствие нарочно тянуть.

— Я вызывал тебя раньше, мать, но ты вечно занята или изолирована. Мне надо сказать тебе одну вещь.

— Какую, дорогой? Скорее. Почему ты не отправил письмо пневматической почтой?

— Потому что я хочу передать это на словах. Мне нужно…

— Продолжай.

— Я хочу, чтобы ты приехала: мне нужно видеть тебя.

Вашти вгляделась в его лицо на голубой пластинке.

— Но ты и так видишь меня! — воскликнула она. — Что тебе еще надо?

— Мне надо видеть тебя не через Машину, — ответил Куно. — И разговаривать с тобой не через эту надоевшую Машину.

— Замолчи! — проговорила мать, испугавшись сама не зная чего. — Как ты можешь так говорить о Машине?

— А что?

— Нельзя так говорить.

— Можно подумать, что Машину создал Бог! — нетерпеливо вскричал он. — Уверен, что ты молишься ей, когда тебе грустно. Не забывай, что ее сделали люди. Великие люди, но всего только люди. Машина значит много, но не все. Я вижу на пластинке что-то похожее на тебя, но не тебя. Я слышу по телефону голос, похожий на твой, но не тебя самое. Вот поэтому я и хочу, чтобы ты приехала ко мне. Приехала и пожила у меня. Приезжай, мы увидимся с тобой наедине и сможем поговорить обо всех моих планах.

Она ответила, что не может тратить время на разъезды.

— Но от тебя до меня не больше двух дней полета на воздушном корабле.

— Я терпеть не могу воздушные корабли.

— Почему?

— Терпеть не могу мерзкую бурую землю, и море, и звезды во мраке. Когда я на воздушном корабле, у меня не рождается ни одной идеи.

— А у меня только там они и рождаются.