Избранное

Про любого другого я могла бы подумать, что дело тут в престиже, в лестном для него сочетании моего «звездного» имени с его незвездным. Но Игорь к моей «звездности» относился с доброй иронией, смолоду среди звезд и красивых женщин, заискивающих перед ним. Нет, в самом начале, когда шли павильонные съемки, я видела, что он как бы немного робел, разговаривая со мной, часто даже вдруг смешно вспыхивал, когда я обращалась к нему. Это меня тронуло, заинтересовало: здоровенный, большелицый мужчина вдруг заливается краской и, посмеиваясь смущенно, пытается загородочку воздвигнуть во взгляде, словно боится, что я увижу в его глазах слишком много. Но восхищенная робость эта быстро прошла, Игорь был талантлив, а талантливый человек ощущает свою избранность, и нет для него кумиров. К тому же чего и кого только он в жизни не повидал!..

«Ладно, — сказала я, обхватывая его тяжелые плечи. — «Хоть бы отравилась!..» А то я тебя не знаю! Но не бойся ты, не думай, не отравится. Еще нас с тобой переживет… И потом, ты свободен, ты помни об этом. Делай, как тебе легче и лучше». — «Мне лучше с тобой. Я без тебя не могу, я понял это».

Сердце мое растворилось в нежности и желании защитить. Я любила его, до нее мне не было дела, и потом, действительно знала я много этих истеричек, по любому поводу глотавших горстями снотворное и тут же звонящих в «Скорую помощь», чтобы им сделали промывание желудка. Кто на самом деле жаждет кончить счеты с жизнью, тот не кричит об этом. Может, я и пожалела бы ее, но в памяти у меня прочно задержался случайно услышанный разговор. Игорь с женой и сыном спускались в лифте, а я на площадке своего этажа жала на кнопку. Лифт проехал мимо, но я таки услышала напряженный женский голос: «Идиот! Ты просто идиот, соображать надо своей идиотской башкой!» И его глухой, затравленный, непохожий: «В чем дело? В чем дело?..» Я не простила ей этого «идиота», обнародованного, невзирая на свидетелей. Ни в одной семье, конечно, нет беспрерывной идиллии — это ясно. Мы с Алексеем хорошо цапались, когда были помоложе, но ни разу я не сказала ему при Сашке или при ком-то еще нечто унизительное, сделавшее бы его смешным для посторонних. Такое, увы, не забывается, не прощается, это и есть тот песочек, от которого начинают снашиваться семейные шестерни.

К тому же всей студии была известна история женитьбы Игоря. Лет десять назад некая молодая актриса подала на алименты сразу на двух предполагаемых отцов, одним из них был Игорь. Директор студии пересказал эту историю, не называя имен, на отчетно-выборном собрании профкома, обвинив общественные организации в отсутствии воспитательной работы. Инцидент этот, как анекдот, скоро распространился по всей Москве, актрису же, проявившую необыкновенную практичность, ни один режиссер не хотел брать даже в групповку, тем более что она не отличалась ни красотой, ни талантом. Тогда женщина перерезала себе вены; ее, конечно, счастливо спасли, а Игорь женился на ней, хотя группа крови или еще какой-то показатель, по которому теперь безошибочно определяют отцовство, не сошлись ни у него, ни у другого предполагаемого отца.

У Игоря родители умерли во время войны, его воспитывала тетка, потом он мотался по суровому Северу — не очень-то много доброты перепало на его долю. Но он усыновил и растил чужого ребенка, взял в жены женщину, которую не любил: связь их была случайной и кратковременной. Пожалел: навидался в скитаниях несчастных, сломанных жизнью «заблудших овечек». Нес бы он до конца дней свой крест, если бы не я? Судя по каким-то отрывочным рассказам Игоря, союз этот с самого начала не был прочным, но мне известно множество плохих союзов, в которых нет ни мира, ни любви, однако семьи эти существуют.

— Настя, не может человек жить в постоянном скандале! — говорил Игорь, высвободившись из моих рук и глядя в потолок. — Когда я дома, дня не проходит без ругни. Неприятности у меня, устал я — не слышит. Да ладно! — оборвал он себя. — Здоровенный дубина, и его еще надо по головке гладить… Разнылся.

Я водила ладонью по его щекам и шее, горькое напряжение, от которого свело тело, расходилось нежностью и жалостью. Вероятно, надо выслушать две стороны, чтобы судить, кто прав, но для меня не было сомнений, что прав Игорь: я любила его, до нее мне не было дела…

— Спасибо, мамочка, — шепнул Игорь, повернувшись ко мне и прижимаясь лбом к моему виску. — Я столько нежности от тебя получил, сколько за всю жизнь… Сам не знал, что мне это так необходимо…