Он держал наготове золингеновскую опасную бритву и одновременно принимал — это стояло в одном ряду горько-трагических ситуаций тех дней — наркотик, тоже немецкого производства. Наркотик действовал и как снотворное, поэтому нужно было спешить. Тем местом, которое он собирался разрезать бритвой, — это опять-таки стояло в одном ряду горько-трагических ситуаций тех дней — должна была оказаться внутренняя сторона запястья, расцарапанного мальчиком из европейской страны. Наркотик не дал ему утратить мужество. Но когда он приложил бритву к спокойно пульсирующим сиреневым и голубым жилкам, к тонким морщинкам кремовой кожи, в его сознании, точно обретшем независимость, промелькнуло: все мое тело, начинающееся от этого запястья, представляет собой совершенную естественную структуру. Вправе ли я, хотя и наполовину мертвый, разрушить эту естественную структуру? Казалось, очень легко зажмурить глаза и с силой полоснуть по руке бритвой, но, скованный стыдом перед этой естественной структурой, он не мог заставить себя зажмуриться… Сейчас он снова ясно осознал, точно на него снизошло видение, что у него, человека, хотя и начавшего умирать, нет права вырывать деревья, пустившие в землю корни. Я, начавший умирать, не имею ни малейшего права разрушить естественную структуру. Исана снова обратился к душам деревьев
, заключенным в трупах молодых саженцев. Поступать так — значит превращать эту землю в страну мертвецов. И никто не помешает мертвецам свершать на этой земле все, что они захотят…— Десять часов, — объявил, поднимаясь, Радист. — Похоже, сейчас они перейдут в наступление. Наверно, вот-вот начнется стрельба для прикрытия наступающих. Надо предупредить Инаго и закрыть крышку люка.
…Исана, наблюдавший за тем, что делается за убежищем, сначала увидел над рядами саженцев камелии и самшита бегущие фигуры, напоминающие черных птиц. Не закрывай глаза, подбадривал он себя и смотрел на черные точки, устремившиеся к убежищу. Началась лихорадочная стрельба, слившаяся в единый грохот. Подбежавшие к стенам убежища полицейские выпустили клубы белого дыма, которые огромными толстыми столбами поднялись к самым бойницам, застелив белой пеленой все поле обзора. Наступивший полумрак не был иллюзией, от которой можно было освободиться, протерев стекло, и тем не менее Исана старательно скреб стекло пальцами. У него даже пальцы онемели, и тут в бойницу попала газовая пуля. Она ударила в двойное стекло, пробила первое и врезалась во второе, и по нему разбежались лучи трещин. А что, если бы он, как минутой раньше, прижимал лицо к стеклу? — запоздало испугался Исана и, преодолевая испуг, стал искать сочувствия у душ деревьев и душ китов
: Я— Буду стрелять как только дым рассеется, — предупредил его Тамакити. — Сейчас бесполезно, ничего не видно, разве только попугать их. Их командир спрятался в полицейской машине, ему хоть бы что. Вот когда начнется прицельная стрельба, это будет настоящая война… Как там за убежищем?
— С холма стреляли дымовыми шашками и пулями со слезоточивым газом. Пуля попала в бойницу, все стекло растрескалось. Больше ничего не видно.
Тамакити одним прыжком вскочил на письменный стол и осмотрел треснувшее стекло.
— Теперь пробить это стекло — плевое дело, — сказал Тамакити. — Еще один выстрел в него — плохо будет. Нужно срочно заложить бойницу. В прихожей сколько угодно обломков бетона…
Исана, как солдат-первогодок, которому наконец-то дали настоящее поручение, побежал в прихожую. Красномордый с охотничьим ружьем в руках не отрываясь смотрел в бойницу у винтовой лестницы.
— Я пришел взять несколько обломков бетона и заложить бойницу. Будь осторожен на случай прямого попадания газовой пули.
— Я и так осторожен. Бойница на такой высоте, что газовой пулей в нее можно выстрелить прямо в упор, — сказал Красномордый. — Но гранатами мы их припугнули, приблизиться к убежищу они побоятся. У меня самое худшее место для наблюдения. И ружье только руки оттягивает…
— У каждого свои обязанности. Я, например, буду заделывать бойницу. Ничего, как-нибудь продержимся.