Избранное

При ярком солнечном свете, неожиданно пришедшем на смену сплошной пелене дыма, трудно было сразу охватить развернувшуюся впереди картину. Исана первым делом рассмотрел вишню. В густой ее зелени виднелись ветки со скрюченными листьями — результат обстрела противником. Исана отвел глаза от вишни — прямо перед ним, метрах в восьмидесяти, он увидел полицейскую бронированную машину. Она стояла правым боком к убежищу, утонув по брюхо в густой летней траве. Окно машины, разбитое Тамакити, было прикрыто щитом. По бокам ее стлалось нечто, напоминающее шлейф. Это в два ряда стоял частокол щитов. Аккуратно оставленные промежутки между щитами служили, видимо, бойницами. Трава вокруг была примята, а перед щитами вытоптана, там обнажилась земля. Как и предполагал Такаки, был вырыт окоп. В новоявленном троянском коне не было заметно ни живой души. Кроме полицейской машины и тянущегося от нее шлейфа щитов, в расстилавшейся ковром траве не появилось ничего нового, все было как прежде. Копошившиеся за грудами мусора на развалинах киностудии одноглазые циклопы, видимо напуганные смертью полицейского, исчезли. Не было слышно шума вертолетов, без конца круживших над убежищем, пока его застилал дым; наверно, такой именно пейзаж увидели бы оставшиеся в живых обитатели атомного убежища, если бы они вышли из него после взрыва навстречу волне радиации. И тут от душ деревьев и душ китов к Исана пришло слово свобода. Когда он, ответственный за рекламу атомных убежищ, вел подготовку к их производству, предполагаемых потребителей прежде всего волновал вопрос: как наша семья, единственная оставшаяся в живых, сможет существовать, когда все люди вокруг погибнут? Исана с досадой подумал, что ему следовало тогда отвечать: ваша семья обретет истинную свободу и сможет наслаждаться ею.

Было десять часов тридцать пять минут.

— Укрывшиеся в здании! — разнеслось из мощного громкоговорителя полицейской машины. — Укрывшиеся в здании, укрывшиеся в здании! — сказано было так, будто в здании засело человек сто. — Вы полностью окружены, — хором подхватили стереотипную фразу члены команды, сидевшие затаив дыхание в рубке. За ними ее тут же повторил громкоговоритель. (— Не слишком ли много телевизионных фильмов мы посмотрели? — усмехнулся Доктор.) — Освободите заложников! — Громкоговоритель повторил. — Бросьте оружие и выходите! — Громкоговоритель повторил. Потом специалист по словам моторизованной полиции, с непреклонной уверенностью в совершенстве стиля своего обращения, вернулся к тому, с чего начал. — Укрывшиеся в здании!

— Они, конечно, с ума посходили от злости. Но ни в их словах, ни в тоне этой злости нет, почему бы это? — сказал Такаки. — Может, они записали эти стереотипные фразы на пленку? Но стоило ли подъезжать так близко и пожертвовать командиром только ради того, чтобы произнести по радио обычные заученные слова?..

— Не усугубляйте совершенных вами преступлений. К чему это приведет, вам, видимо, известно. Укрывшиеся в здании!

— Опять стереотипы. Может, ответить этим дуракам? — не выдержал Тамакити.

— Наш мегафон рядом с их громкоговорителем не потянет, но попробовать можно. Давай, Тамакити, — сказал Такаки.

Тамакити вопрошающе посмотрел на специалиста по словам Союза свободных мореплавателей, хотя было ясно, что слова Исана ему не нужны.

— Давай, Тамакити, — сказал Исана.

— Не усугубляйте совершенных вами преступлений. К чему это приведет, вам, видимо, известно? Укрывшиеся в здании!

— Укрывшиеся в полицейской машине! Укрывшиеся в полицейской машине! — кричал Тамакити, дрожа от возбуждения.

Рупор мегафона был обращен наружу, поэтому голос Тамакити был плохо слышен в комнате, разобрать слова было почти невозможно. Члены команды Союза свободных мореплавателей весело смеялись. Очень скоро стереотипные уговоры прекратились. Подействовал все-таки мегафон Тамакити!

— Укрывшиеся в полицейской машине! — снова закричал Тамакити. — Что вы делаете?

Последняя фраза, звучавшая так обыденно, снова рассмешила осажденных, раздался громкий хохот. Исана подумал, что, может быть, этот смех — защитная реакция подростков, преодолевающих с его помощью свою ненависть к полиции и свой страх перед ней. Он так и не узнает, что делается в лагере противника. Интересно, смеются они там или нет? Ему вдруг пришла мысль, что он уже почти мертв, хотя и действует с небывалой энергией…