Избранное

Потолщение Мароновских щёк катастрофически затормозилось, и дело даже пошло в том же темпе на убыль. Яков, будь он жив, опять узнал бы в Петре того яростного охотника в самоедском совике и пимах, который делил с ним скудный хлеб и новоземельскую участь. Не дожидаясь часа, пока орава сама нахлынет на его твердыни, Маронов разбил свой район на участки по две тысячи гектаров, придал каждому отряду по инструктору и распорядился о дне выступленья. В течение оставшихся полусуток, как и в настоящей войне, было предписано отдохнуть, приготовить снаряжение, которое нужно было ещё получить с баз, привести в порядок себя и инструменты, выздороветь — кто был болен, и оставшееся время употребить на то, чтоб хорошенько выспаться перед боем.

А был там один такой молодец, по фамилии Пукесов, тот самый, который ликвидировал саранчу в Каяклы изданием стенгазеты, — как раз за это и перевели его к Маронову под начало. Лишённый возможности проявить свою бурную индивидуальность на административном поприще, он, однако, не терял почвы под ногами, и однажды целая очередь кендерлийских дехкан выстроилась на цыпочках перед крохотным окошечком домика, где Пукесов спал с одной из приезжих бабёшек. — Пукесов не оробел перед скандалом, он уважал свою личную жизнь и готов был в любое время пострадать за неё. Всякое случалось в эти упрощённые и шумные дни! Маронов замолчал тогда эту историю и лишь секретно попросил Акиамова не присылать ему, более женского персонала, ввиду особых условий противосаранчёвой работы. Теперь, в самый канун выступленья, Маронов вызвал к себе Пукесова, состоявшего инструктором одного из отрядов.

— Ну, как ваша тётка? — спросил он, осматривая шикарную бороду Пукесова, выросшую чудесным веером под самым подбородком. — Всё лунные ванны с тёткой принимаете?

Пукесов повёл глазами; он отличался особой вихлявой красотой; он почитывал Фрейда и, по слухам, будучи в отпуску, ставил себе голос, чтобы нравиться девушкам и начальству.

— Никакой тётки и не было, — изысканно возмутился он. — А если бы и была какая замневеста, то это отнюдь… Как-никак, мы живём один раз. — Он не испугался Мароновского лица и нахально прибавил — Лично я не верю в загробную жизнь.

— Ну, знаешь туркменскую поговорку: если двое скажут, что ты пьян, — ложись в постель, — улыбался Маронов. — Так вот, велю тебе: завтра в шесть пойдёшь в Кара-Кумы. Участок твой на тринадцать километров к югу от Сухры-Кула. Езжай и орудуй во всю мощь твоей силы и красоты!

Пукесов мигнул, как бы говоря: ладно, крути, от беспартийного слышу!

— Знаете, главное дело и бабцо-то пустяшное. — Он не прочь был, видимо, сообщить имя и адрес своей партнёрши; ещё недавно он не удивился бы такому же предложеньицу от своего подчинённого. Но начальство молчало, и Пукесов разумно свернул в сторону. — Кстати… я хотел поговорить с вами, товарищ Маронов. В учрежденьи, когда выделяли меня на саранчу, говорили — правда, довольно смутно — о командировочных и сверхурочных. Я просил бы вас, товарищ Маронов, подтвердить мою работу у вас в отряде… там накопилось уже достаточно!

— Вы удивительно аккуратны, ничего не забудете, — сквозь зубы и багровея сказал чусар и подумал, что если он сейчас же, немедленно не плюнет Пукесову в физиономию, то ему придётся каяться весь век. Губы его скривились.

— …Вы не идёте завтра в Кара-Кумы, товарищ Пукесов. Двадцать суток ареста.

Тот уходил почти весёлым, этот прохвост; он имел точное представление о Кара-Кумах этого времени года, и под арест сел как-то уж слишком незамедлительно; он обожал сейчас казённую, воображаемую кстати, решётку, из-за которой не вправе была его вырвать никакая общественная повинность.

Так, с применения пятьдесят шестой статьи Уголовного кодекса, началась та деятельность Маронова, за которую он получил прозвище неистового чусара, — аляли Маронов.

Он прогадал всё-таки, сердеведец Пукесов. Маронов раскаялся в своей жестокости, и на рассвете, разбудив арестанта, красноармеец вручил ему, потрясённому, лопату и флягу: Пукесов отправлялся в пески рядовым рабочим отряда. Ещё в большей степени, нежели яды и железо, ощущалась нехватка в героях и статистах для этой трагической эпопеи. Огромная протяжённость саранчевого фронта требовала целых полков, а республика располагала лишь полудобровольческими ротами. Самые условия момента вызвали к жизни те чрезмерные меры, которые не применялись со времён гражданской схватки, и только они помогли Туркмении защитить свой труд и насущный хлеб.