Избранное

Выходящее во двор кухонное окно их квартиры светилось. За низкой занавесочкой маячил Савойский, вот он приблизился к стеклу, стал вглядываться в заоконный сумрак… «Сейчас появлюсь — прицепится, — со знакомой тоскливостью, вызываемой видом нотариуса, подумал Бабушкин. — Нины нет, Петька спит, а он прицепится, успеет…»

Он повернулся и пошел к скамейке, на которой сидела Вера, белея туфельками.

— Извиняюсь, — сказал он Вере. — Не помешаю?

— Что вы, дядь Коль, — Вера засмеялась. — Место некупленное!

Бабушкин хотел заметить, что какой же он «дядя» для нее, это обижает — ему и сорока лет еще нет, однако смолчал, рассудив, что Вера пока в таком возрасте, когда мужской пол делится ею строго на две категории: мальчики и дяди.

— Скучаете, Верочка?

— Так… ничего не делаю.

— Само собой, — согласился Бабушкин. — Разве плохо?

Находиться возле Веры было приятно, словно от плохого пришел к чему-то светлому, которое, знаешь, не принесет тебе обиды, само по себе беззащитно и доверчиво — лишь ты не обидь! Как давно было, подумал он, сколько воды утекло с тех пор, и все же недавно это было, когда Нина поджидала его вот так же, на лавочке, он бежал — через пустырь, где свалка, мимо кладбища, трамвайного депо, боялся, что она не дождется, уйдет или что встретят его ребята из ремеслухи, изобьют за Нину; таяли в кармане шоколадные конфеты, после они ели их, украдкой он облизывал липкие пальцы, и были на Нине тоже белые туфельки… Было, было, пронеслось как миг, задержать не догадались, не сумели, да и как задержишь, это ж не кино, второй раз не прокрутишь, идут уже новые серии, затяжные, совсем не те… Вот и на Миру он глазеет, на все женское, что в ней имеется, из-за нее минутку-другую лишнюю в Верхних Прысках стоит, а свою Нину жалко, не обижает он ее, а все ж что-то не так у них, и Нина не понимает, что он от нее хочет…

— Ох, дядь Коль, заснете! — опять засмеялась Вера.

— Замечтался, — оправдываясь, ответил Бабушкин. — По служебным вопросам.

— А я иногда на вашем автобусе езжу. К бабушке.

— Замечал, — подтвердил Бабушкин. — Я вас, Верочка, уважаю.

— За что? — изумилась она.

— Не знаю, — признался Бабушкин. — Вижу и уважаю… вообще…

Ни с того ни с сего, будто кто подтолкнул, он стал рассказывать Вере, как сегодня задавил собаку — такое муторное чепе, а тут еще шалопай Петух камушек на душу положил — отец за нечаянный наезд переживает, а они со своим Длинным Джо и Герольдиком щенка, не моргнув, прикончили, это у них как доблесть, воробьиные мозги у них, а может, хуже — зло в себе носят, испорченность, ее нужно палкой выколачивать… Тут в арке появился парень, кашлянул, и Вера, не дослушав, сказала: «Пока, дядь Коль!» — побежала к этому парню: тот обнял ее за плечи и увел.

Бабушкин сказал себе, что ничего не попишешь, осуждать Веру за равнодушие к его рассказу нельзя — тут налицо свое течение жизни: пусть они!.. Светилось окно кухни, там бодрствовал, поджидая, сосед (ни дна б ему, ни покрышки!); в Бабушкине растревоженно росло желание кому-нибудь досказать про собаку, про то, как выяснилось, что она к тому же была собственностью капитана Ханова, теперь не расхлебать!.. И припомнился милицейский лейтенант с симпатичными раскосыми глазами, знакомый, можно считать, — припомнилось, как тот жал руку на прощанье, приглашал заходить, чтоб побеседовали они о собаках… А можно ведь о собаках, можно и не о собаках… Посоветоваться, к примеру, насчет Ханова, оба они с лейтенантом носят милицейскую форму, лейтенант Ханова наверняка знает, не возьмется ли уладить это дело, помирить, выход подскажет… И так ведь наплыло, подумать, одни нелады сегодня с милицией! Рассказать все как на духу… И про Зыбкина! Он, Бабушкин, тоже не прав, разумеется, не сдержался, подлая водочка свое сделала, но Зыбкин-то, Зыбкин! А еще по школам ходит, хвалится собой…

Лейтенант, возможно, томится дежурством, повозись-ка с пьяными да отребьем разным! А тут — поговорят, как человек с человеком.

Отделение милиции находилось в соседнем здании, рядом с гастрономом № 5, не больше трех минут потребовалось Бабушкину, чтобы дойти сюда. А подошел — заколебался было: а если лейтенанта нет? Однако пересилил себя, что особенного — спросит и уйдет, вежливо скажет «Здравствуйте!» и вежливо «До свидания! ».

Когда Бабушкин, открыв дверь, переступил порог, то сразу же понял, что хорошего ждать нечего: за дощатым барьерчиком, возле телефонов, сидел и выжидательно смотрел на него рябой старшина, тот самый, что изгонял его из ресторана.

— Здравствуйте, — сказал Бабушкин.

Старшина, поигрывая связкой ключей, вышел из-за перегородки, приблизился вплотную, принюхался, вернее — просто понюхал его, Бабушкина, понюхал как-то обидно, словно неживой предмет.

— А, это ты, — узнал старшина.

Облизнув пересохшие губы, Бабушкин сказал:

— Я извиняюсь, конечно… тут у вас лейтенант есть, фамилии не знаю, косенький такой…

— Косеньких в другом месте искать будешь, — старшина зевнул протяжно. — Еще выпил?

— Что вы! Мне лейтенант нужен… вот фамилия, правда…

— Идем, — пригласил старшина. Добавил: — Надоели-то вы, хоть бы пенсию дождаться…