Избранное

Но пришлось играть, и получилась боевая игра, упорная и трудная. Счет был равный, по пяти, одиннадцатый гейм — опять ничья.

А потом упали первые редкие крупные капли дождя.

Ну надо же!

Генри с Питером непременно хотели доиграть, но их партнерши и слышать ничего не желали. Их платья уже осыпаны были мокрыми пятнами, точно мелкой монетой.

Надо же!

Они бросились бежать, и со всех кортов к крыльцу воскресной школы сбегался народ, а дождь пошел сильней, крупные капли барабанили по крыше, точно град.

Вот невезение!

И навряд ли кто-нибудь заметил угрюмую тучу, которая медленно надвигалась против ветра с востока, хотя на западе в прозрачно-ясном небе еще сияло солнце.

Но ведь никогда не знаешь наверняка.

В это время года… не может быть.

Ну вот, слышите!

А солнце по-прежнему сияет. Представляете, в той стороне люди еще наслаждаются прекрасной погодой.

Да, но нам от этого не легче.

Надо надеяться, никто не забыл на корте мяч, ракетку или еще что-нибудь.

А все-таки можно перекусить, дамы позаботились, гремят посудой, разливают чай, обжигают пальцы, опять и опять поворачивая кран бачка, и зовут добровольцев раздавать подносы. Генри разносит чашки чая и тарелки с пирожками и сандвичами — досадно, приятней бы еще поговорить с Мардж. Но куда, спрашивается, она подевалась? Он с этим чаем во все углы заходил, а ее нигде не видно, разве что это она играет на эстраде «Забудьте ваши горести». Ему не видно, кто сидит за роялем, слишком много там столпилось охотников петь. Поднялся на эстраду — нет, играет не Мардж. И пока он стоял на краю эстрады, заглядывая через головы поющих, позади, в буфетной, поднялась какая-то суматоха, он пошел взглянуть, что стряслось, а в дверях навстречу — Мардж, чуть не сбила его с ног.

Лицо такое, сразу видно — взбешена, и кричит — мерзавцы! хамье неотесанное! — и еще всякое.

Ну, дамы окружили ее, стараются успокоить, расспрашивают — да что же такое случилось? И оказалось, самая дурацкая история, и притом ужасно вульгарная.

Видите ли, Мардж пошла в дамскую комнату, ну и, понимаете, пока она там была, кто-то снаружи запер дверь на задвижку, и она не могла выйти. Бедняжка оставалась там взаперти добрых полчаса.

Да кто же способен на такую ребяческую выходку?

Ну и достанется кому-то.

Но кто, по-вашему, мог это сделать?

Старик Барнет поговорил с Питером, и они подошли к Генри — пускай и он пойдет с ними, они спросят всех подряд, предложат виновнику честно сознаться.

Но ему не пришлось этим заниматься, так как Мардж наконец успокоилась, ей даже смешно стало, и она подошла и взяла его под руку, и он сразу много чего о себе возомнил. Ну и вот, она хочет, чтобы он проводил ее домой. А как же дождь? Ну, во всяком случае, выберемся из этой толчеи.

Вышли на веранду, и, стоя на верхней ступеньке, Мардж заявила — вот, не угодно ли. Что приходится терпеть, когда остаешься в таком заштатном городишке. И очень спокойно прибавила — она прекрасно понимает, кто это сделал. Называть не станет, но она заметила под дверью ноги в дешевых теннисных туфлях на черной подошве, и, кажется, носки тоже черные, а брюки внизу без отворотов. Значит, это какой-нибудь сорванец из бедняков, такие, недоучившись в школе, вынуждены идти работать, их, конечно, не следует пускать на корт, во всяком случае, не днем в субботу, даже если они и нашего прихода. Хотя, конечно, нельзя судить их строго, ведь их не учили вести себя прилично, а при социализме все станет по-другому — наверно, Генри тоже так думает?

Ну, право, он не знает.

Разве он не социалист?

Ну, трудно сказать. К сожалению, он в этом плохо разбирается.

Вот как? — удивилась Мардж. Неужели? Хотя верно, что́ он может знать, что вообще можно знать о себе и о жизни, когда прозябаешь в такой дыре?

И вдруг из-за угла воскресной школы вывернулась машина Барнетов, старики на заднем сиденье, Питер за рулем. И Мардж сказала — да, большое спасибо, она будет очень рада, если ее подвезут.

Пока она садилась в машину, миссис Барнет сказала — подумайте, какая неожиданность этот дождь, обычно все-таки можно предвидеть заранее. Мардж сказала — да, ужасно неприятно, правда? Обернулась к Генри и прибавила — конечно, они еще увидятся.

И он остался один, и хотя в доме еще пели и барабанили на рояле, расслышал, как зовут — нет ли желающих помочь с мытьем посуды. Но лило уже не так сильно, и он сунул ракетку под блейзер, застегнулся на все пуговицы, поднял воротник и зашагал по аллее. Его опять одолела усталость, до дому совсем близко, и то неизвестно, как дойти, еле волочишь ноги, а уж остаться и таскать ведра с горячей водой…