Избранное

сам господь, милосердный господь на его стороне, ведь он должен был в тот день сказать шефу, они слышали, как шеф поднимался по лестнице, такой жуткий грохот почти уже у верхней площадки, и сразу тишина. И ОНА заставила его выйти посмотреть, шеф силится встать, из рассеченной губы кровь, и лицо его все в крови, и одежда, и на ступенях всюду кровь. Он помог шефу подняться, а тот прямо повис на нем, пока не добрел до кресла и не сел, и сказал — пустяки, маленькая авария, возьми денег из ящика и купи мне полдюжины носовых платков, да, и еще крахмальный воротничок, размер четырнадцать. А когда ОНА ушла домой, он был вынужден, да, вынужден, шеф сидел в кресле, губа распухла, кровь подсыхала и меняла цвет, он дочитал письмо, отложил и сказал — немножко неожиданно, а? Но, мистер Стрикленд, я целую неделю ждал, когда смогу вам сказать, и мистер Грэм хочет, чтоб я приступил завтра же. Стало быть, служить у меня не нравится? Как, ну как можно на это ответить? Мистер Стрикленд, сказал он, уверяю вас, я никому никогда не скажу, что видел в вашей конторе. Вот как? А о чем, собственно, речь? Ох, нет, не надо. Я… я… Ну-ну, Грифитс, что такого вы тут видели? Ну… что вы очень редко тут бываете, мистер Стрикленд. И шеф опустил глаза, промокнул платком разбитую губу и высморкался, но, когда поднял голову, все равно улыбался. Ладно, Грифитс, не будем больше об этом. Желаю успеха — и пожал ему руку, и отпустил его, благодарю тебя, господи.

Обед был уже на столе, и отец читал молитву, и мама окликнула — иди скорее. Но, посмотрев на него, сказала — пускай сначала пойдет пригладит волосы, пора бы ему научиться опрятности, пора следить за своей внешностью. А когда он вернулся в столовую, тетя Клара сказала — вечно он раскидывает свои вещи по всей комнате, может, он воображает, что ей делать больше нечего, кроме как за ним прибирать?

— Да ладно,— сказал он.

— Ничего не ладно! — сказала тетя Клара и обозвала его несносным неряхой. Конечно, это не ее забота, но если б его матерью была она…

— Да ладно,— сказал Генри.— Ты же мне не мать.

— Благодарение богу, нет,— сказала она.

— Вот именно,— сказал Генри.

Тетя Клара вздернула голову, сверкнула очками, еще шире раздула и без того широкие ноздри.

— Не смей так со мной разговаривать!

Но отец вдруг хлопнул ладонью по столу.

— Хватит,— сказал он.— Замолчите вы оба.

Тетя Клара чуть не завизжала на него, даже заикаться стала:

— А кто первый начал? Ты ему позволяешь дерзить мне…

Тут мама перебила:

— Клара!!!

Будто из ружья выпалила.

И Арнольд спросил, нельзя ли ему прямо сейчас получить свою порцию пудинга, у него еще полно работы, надо наладить мопед. А Генри сказал — ему кусок в горло не идет, и не надо ему никакого пудинга. Встал, отошел к дивану и лег, но отец заставил его вернуться к столу. Воспитанный человек должен сидеть за столом, пока остальные не кончат обедать, сказал он.

И мать спросила — а почему это ему кусок в горло не идет?

— Потому,— сказал он.

И мать сказала — отвечай как следует, ты уже не маленький. Ну, потому не идет, что он не голоден.

А почему это он не голоден?

Он и сам не знает. Нет, его не тошнит. Ну, если хотите знать, просто он устал.

Это их всех насмешило.

Устал!

Наверно, он воображает себя великим тружеником.