Избранное

Конечно, вскоре он начал поддразнивать девчонку, допытывался, есть ли у нее дружок. Наконец она сказала — ладно, если хочешь знать, есть, и не один, и оказалось, совсем не такого ответа он ждал и не то хотел услышать. Хуже того, она стала рассказывать — рядом с их фермой живет тренер. Там часто бывают жокеи, ведь поблизости живут еще тренеры, и все они приводят сюда своих лошадей для выездки. Ну и вот, жокеи ей нравятся, с ними всегда весело, и если они тебя куда пригласят, так чего-чего, а денег у них хватает. Она не прочь бы выйти замуж за жокея — всегда будешь читать свою фамилию в газетах и нечего будет волноваться, что у тебя мало денег, правда, зато будешь волноваться, вдруг он упадет, расшибется, а то и убьется насмерть. И потом, противно выйти за того, кто меньше тебя ростом.

И конечно, она в долгу не осталась, спросила — а у него есть подружка?

Хотя, сказала она, если твой папаша не дает тебе монеты, откуда у тебя деньги, чтоб куда-нибудь подружку повести?

И Генри сказал — ну, ему все равно не до того, по вечерам всегда надо заниматься.

И девчонка спросила, долго ли ему еще учиться на адвоката и сколько он тогда будет зарабатывать в неделю.

Да уж, сказала она, спасибо, что ты не мой дружок.

Он ощутил даже не столько обиду, скорее, разочарование.

— А почему ты не поступишь в отцову контору? — спросила она.— Ведь на агента по продаже земли учиться не надо, и уж они-то вроде загребают тысячи.

Разве? — сказал Генри. И потом, деньги еще не всё. И вообще он хочет заняться кое-чем получше… но тут же спохватился, не то он говорит, что надо. Нет, нет, ведь неважно, чем заниматься, важно иметь идеалы и служить ближним. Вот апостол Павел часть своей жизни был всего-навсего рыбаком. Но нельзя забывать и о человеке, которому даны были таланты, а он…

Так они и жили бок о бок, в будни каждый день ходили на службу. Не успели оглянуться, уже и лето прошло, и осень кончается, зима на носу. В иные дни, когда девчонка, проехав на велосипеде под дождем, входит в контору, с нее просто течет. Весь день в окна ломится ветер, глянешь на улицу, и видно — над мокрыми крышами, над качающимися деревьями стеной надвигается дождь, под порывами ветра клонится вкось, чуть не плашмя ложится на крыши. В такой день хорошо посидеть дома, скажет Генри, и девчонка отзовется — да, а вот каково ее отцу и братьям в такую погодку работать под открытым небом. Выдаются и ясные солнечные деньки, на небе ни облачка, но тогда чувствительно щиплет утренний морозец. Генри достает из ящика с разменной монетой шиллинг-другой, опускает в счетчик, и они садятся перед газовым камином, греют озябшие руки и ноги. Хотя в солнечный день лучше всего у окна в кабинете шефа, тут солнце, тепло; а вскоре девчонка стала проводить здесь чуть не все время в любую погоду. И нетрудно понять — почему. К соседнему дому с тыла возводят пристройку, и, если выглянуть из окна, видно рабочих внизу. А пристройка растет все выше, люди работают день ото дня ближе, вот они уже вровень с окном кабинета, на расстоянии всего нескольких ярдов, и можно стало с ними переговариваться. Впрочем, Генри обычно не знает, о чем с ними говорить, и разговоры ведет девчонка. Да и не может он торчать тут, как она, часами, чувствует — не годится, чтоб они понимали, что ему нечего делать. И он садится у хозяйского стола, так, чтобы его не было видно, раскрывает учебник и думает — хорошо бы девчонка перешла с ним в другую комнату и остались они вдвоем, и злится, что она предпочитает болтать со строителями. Так он сидит, притворяется, будто зубрит, а на самом деле все время прислушивается — и слышит такое, что начинает беситься. Худо уже то, что чувствуешь — ты тут совсем некстати, но слышать, как тебе перемывают косточки, и того хуже.

Сперва рабочие думали, что он и есть девчонкино начальство. Ее это здорово насмешило.

— Он-то! Да он такой же, как я. Просто служащий.

— А хозяин ваш где же?

— Не знаю,— отвечает девчонка.— Наверно, в забегаловке, пиво пьет.

— Ишь ты, вот это жизнь! Везет же кой-кому!

— Кой-кому, может, и везет,— говорит девчонка.— Только не мне.

Ну а как же насчет дружка, которого она там прячет?

— Этот? — фыркает девчонка.— Никакой он мне не дружок.

Ладно, спорим, она с ним обнимается.

— Ничего подобного,— говорит девчонка,— хоть его самого спросите.

Он разве скажет? А все равно, спорим, уж она умеет обниматься.

— Это другое дело,— говорит она.— Почему бы и нет?

Да ни почему, тот парень и сам бы не прочь.

— Больно ты мне нужен,— говорит девчонка.— Не нужен ты мне, даже если в целом свете ни одного парня больше не останется.

Ладно, спорим, она еще сама не знает, чего ей надо.