Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории

Повозка, едущая по мягкой целине, прорезает в ней колеи. Повозка, едущая вслед за первою, углубляет эти колеи. Множество повозок, едущих в одном направлении, прокладывают дорогу. И дорога эта, в конце концов, становится почти обязательною даже для тех повозок, которым, собственно говоря, нужно было бы уклониться от нее, чтобы прямо направиться к цели: удобнее ехать по готовой дороге и потом круто сразу с нее свернуть, чем прорезывать с самого начала новую колею.

Если память может быть сравнена с дорогою, то возница – внимание. Одною из характернейших особенностей нашей психики является тот факт, что, находясь под постоянным наплывом все новых и новых впечатлений, проникающих в сферу наших чувств, мы замечаем лишь самую ничтожную часть их. Только часть полного итога наших впечатлений входит в наш так называемый сознательный опыт. Мы воспринимаем лишь то, на что мы обратили внимание, произвольно или непроизвольно.

Из всего этого следует, что внешний мир, ощущаемый одним «я», даже количественно не совпадает с тем же внешним миром, ощущаемым другим «я». Что же касается качества ощущений, вызываемых одними и теми же раздражениями в сознании разных людей, мы о нем ничего наверное сказать не можем, однако надо полагать, что тут индивидуальные различия должны быть очень значительны, и что одними и теми же словами разные люди и в разные моменты своей жизни обозначают качественно разные ощущения. Ощущения не только субъективны, но и индивидуальны. У каждого из нас свое знание о внешнем мире, свой микрокосм, весьма неполно и неточно соответствующий подлинному макрокосму, и поставить знак равенства между всеми микрокосмами разных людей никоим образом нельзя.

Увеличивается разнообразие представлений о внешнем мире тем, что мы его познаем разными путями, при помощи так называемых «пяти чувств», которых, на самом деле, шесть: зрение, слух, осязание, моторное чувство, обоняние и вкус. Чувства эти развиваются неравномерно, и у одних людей преобладает одно, а у других людей – другое или другие. Разумеется, что преобладающая способность упражняется, а потому развивается, прочие же, оставаясь без упражнения, за ненадобностью тупеют и даже, до известной степени, утрачиваются.

Однажды испытанные ощущения так изменяют нашу нервную организацию, что воспроизведения этих ощущений, их копии, возникают непроизвольно или могут быть вызваны в сознании, когда первоначально вызвавшее их раздражение уже отсутствует. Эти копии мы называем образами, а способность их вызывать и ими распоряжаться – воображением. Воображение может также по нашему усмотрению комбинировать, целиком или по частям, сохраненные памятью образы и создавать из них новый мир, в котором не будет ничего такого, чего бы не было в мире воспринятой нами действительности, но который будет, тем не менее, мало похож на действительность.

Ощущения наши могут быть зрительными, слуховыми, осязательными, моторными, обонятельными и вкусовыми. Соответственно, и накапливаемые нами образы разнородны.

Не все одинаково определенны, многочисленны и ценны. Мы говорим о «сладком поцелуе», о «горькой правде», о «кислой мине», о «пряном анекдоте», о «пресном мещанстве», о «вкусе» и «безвкусице» в искусстве (самое слово искусство – производное от корня «кус»); мы принимаем меры к тому, чтобы «усладить» себе жизнь, чтобы «насолить» недругу и т. д. И раз мы так говорим – это значит, что известные вкусовые образы у нас есть. Кроме того, мы ведь признаем существование русской, французской, итальянской «кухни», признаем, значит, что даже национальность сказывается в выборе кушаний и способе их приготовления, во вкусовых представлениях так же, как она сказывается в музыке, в узоре, в верованиях. У отдельных людей вкусовые представления могут достигать значительной степени силы и яркости: вспомним гастрономов Римской империи или Франции XVIII века, вспомним многочисленные литературные типы – гоголевского Петра Петровича Петуха¹⁶ или чеховскую «Сирену»¹⁷. Но далеко не все в мире съедобно, лишь очень малая часть познаваемого может быть познана посредством вкуса; область вкусовых и ощущений, и образов весьма ограничена.

То же следует сказать и об образах обонятельных. По остроумному замечанию одного антрополога, культурное человечество передало обонятельные функции собаке, и обоняние у человека стало, за ненадобностью, атрофироваться. В настоящее время для запахов у нас нет даже сколько-нибудь определенной терминологии, и мы обозначаем запахи названиями тех предметов, которым они обыкновенно свойственны; очень немногие люди способны отчетливо представить себе, вообразить тот или другой запах.