Избранное. Из гулаговского архива

Октябрь 1953

«Чем торгуешь ты, дура набитая…»

Чем торгуешь ты, дура набитая,
Голова твоя бесталанная?
Сапогами мужа убитого
И его гимнастеркой рваною.

А ведь был он, как я, герой.

Со святыми его упокой.

Ах ты, тетенька бестолковая,

Может, ты надо мною сжалишься,
Бросишь корку хлеба пайкового
В память мужа его товарищу?

Все поля и дороги залило

Кровью русскою, кровушкой алою.
Кровью нашею, кровью вражеской.
Рассказать бы все, да не скажется!

Закоптелые и шершавые,

Шли мы Прагой, Берлином, Варшавою.
Проходили мы, победители.
Перед нами дрожали жители.

Воротились домой безглазые,

Воротились домой безрукие,
И с чужой, незнакомой заразою,
И с чужой, непонятною мукою.

И в пыли на базаре сели

И победные песни запели:
— Подавайте нам, инвалидам!
Мы сидим с искалеченным видом,
Пожалейте нас, победителей,
Поминаючи ваших родителей.

1953

Дантон

Черную я вижу гильотину
В глубине туманных вещих снов,
А кругом базарные корзины,
Полные отрубленных голов.

Чуть дымилась голова Дантона,

И она успела мне шепнуть:
— Берегись затрагивать короны,
Не вступай на мой несчастный путь.

Продолжала голова с улыбкой,

С горьким и циничным шутовством:
— Совершил я страшную ошибку:
Не дружил с Верховным существом.

Нет прощения и нет примера

Для ошибки пагубной другой:
Не хотел я скрыть, что Робеспьера
Презираю всей своей душой.

Франция не скрыла, что в Дантона

Влюблена за громовую пасть,
И пришлось мне именем закона
В ящик окровавленный упасть.

Разлучиться с телом неуклюжим,

Полным грубой силы и огня!
Признаюсь, лежать в кровавой луже
Очень неприятно для меня.

Некогда был яростным и целым,

Был живым неистовый Дантон.
Обладая головой и телом,
На суде смеялся дерзко он:

— Вы считаете меня шпионом,

Сводником для мерзостных услуг.
Робеспьер, глотай скорей Дантона,
Но не подавись, любезный друг!

А забавно ведь, что не Людовик —

Робеспьер расправился со мной.
Кто хоть раз глотнул горячей крови,
Не напьется пресною водой.

Кровь он пьет не чересчур ли часто,

Трус, чувствительный к людской молве.
Пудреную голову отдаст он
Пожирающей всех нас вдове.

Ну, а я народные надежды

Унесу навек с собой туда…
И с загадочной улыбкой вежды
Голова сомкнула навсегда.

28–29 октября 1953

Робеспьер