Избранное. Из гулаговского архива

Что в крови прижилось, то не минется,
Я и в нежности очень груба.
Воспитала меня в провинции
В три окошечка мутных изба.

Городская изба, не сельская,

В ней не пахло медовой травой,
Пахло водкой, заботой житейскою,
Жизнью злобной, еле живой.

Только в книгах раскрылось мне странное —

Сквозь российскую серую пыль,
Сквозь уныние окаянное
Мне чужая привиделась быль.

Золотая, преступная, гордая

Даже в пытке, в огне костра.
А у нас обрубали бороды
По приказу царя Петра.

А у нас на конюшне секли,

До сих пор по-иному секут,
До сих пор мы горим в нашем пекле
И клянем подневольный труд.

Я как все, не хуже, не лучше,

Только ум острей и сильней,
Я живу, покоряясь случаю,
Под насилием наших дней.

Оттого я грубо неловкая,

Как неловок закованный раб.
Человеческой нет сноровки
У моих неуклюжих лап.

4–6 октября 1954

Во время прогулки

Сегодня чужое веселье,
Как крест, на душе я несу.
Бежать бы и спрятаться в келью
В каком-нибудь диком лесу.

Охрипли чахоточно струны

Надорванной скрипки больной…
Здесь нет несозревших и юных,
Все старятся вместе со мной.

Здесь старят, наверно, не годы,

А ветер, пурга, облака.
И тусклое слово «невзгода»,
И мутное слово «тоска».

Здесь старят весна и морозы,

И жизни безжизненный строй,
И чьи-то тупые угрозы,
Приказы: «Иди!» или «Стой!»

Охрипли чахоточно струны

Надорванной скрипки больной.
Здесь тот, кто считается юным,
Бессильно дряхлеет со мной.

1955

«Прошло семь месяцев в разлуке…»

Прошло семь месяцев в разлуке.
Сегодня первое число.
Мы с горя не ломаем руки,
Хоть нам и очень тяжело.

Есть мука, полная актерства:

Рыдать, метаться и кричать.
Мы с героическим притворством
Должны несчастия встречать.

Когда от боли непрерывной

Мы еле сдерживаем крик,
Когда надежд слепых наивность
Нас покидает в горький миг,

Мы все таим и помним свято:

Спасет молчание одно
Все то, чем жили мы когда-то,
Чем жить нам дальше суждено.

1 сентября 1955

<Стихи об Иване>

Царь Иван

(Русская мечта)