Да и в окружении Жибьёфа об этом уже стали говорить и проявлять беспокойство. Абер, бойкий проповедник, ударивший в набат по поводу «Августина», собирался снова поднять шум, теперь уже в связи с Ораторией, и отречься от одобрения, которое он когда-то дал «De libertate». Теперь он увидел, к каким следствиям ведет это отрицание свободы как безразличия, составляющее основание всей системы Жибьёфа, или, выражаясь языком иезуитов той эпохи, его «собственной ереси»[694]
. Надо прежде всего отдать справедливость Жибьёфу в том, что в этой переделке он думал не только о себе. Его первой мыслью, как кажется, была память о кардинале де Берюлле, которую скандал вокруг янсенизма уже несколько запятнал. В воспоминаниях, которые он составлял для второго издания сочинений кардинала[695], он старался прежде всего подчеркнуть отличие главы его конгрегации от этих докторов, которые считают, что в писаниях св. Августина можно найти любые решения любых проблем, связанных с благодатью. Но в то же время Жибьёф старался защитить и себя, выбросив из «De libertate» все места, которые могли бы показаться опасными. Он готовил второе, пересмотренное и исправленное издание. Это издание разделило судьбу его «Libertas vindicata» и никогда не увидело света. Может быть, Жибьёфа внезапно настигла смерть; может быть, ему дали понять, что раз его не очень трогают, то лучше хранить молчание, чтобы все успокоилось, чем снова привлекать внимание не очень желательной публикацией. Как бы то ни было, проект не был осуществлен[696].Знал ли Декарт о деталях борьбы, развернувшейся вокруг «Августина», и о беспокойстве, царившем в стане томистов? Переписка хранит молчание по этому поводу, и мы не можем с уверенностью утверждать, что он знал о каких-либо книгах иезуитов, направленных против учения Янсения, кроме диссертации из Лувена. Но и этого было достаточно, чтобы определить его позицию; и можно полагать, во всяком случае, что было бы невероятно, если бы его не достигли хоть какие-то слухи об этих спорах. Как бы то ни было, Декарт узнал два наиболее важных эпизода этой полемики достаточно своевременно, чтобы успеть внести изменения в текст «Первоначал философии», печатание которых было закончено 10 июля 1644 г., по крайней мере, достаточно своевременно, чтобы в день их выхода в свет он вполне мог поздравить себя с тем, что занял осторожную и сдержанную позицию по вопросу о свободе. В начале апреля 1644 г. Декарт уже знал сложность ситуации, в которой боролся Арно; он видел ее своими глазами во время поездки в Париж, и, наконец, пока «Первоначала» были в печати, он узнал от о. Мелана о появлении книги Пето «De libero arbitrii»[9*]
и о том, какое в ней содержалось учение.Декарт знал от аббата Пико о борьбе между Арно и иезуитами и о том поражении, которое Арно в конце концов потерпел. Поскольку Декарт считал Арно одним тех теологов, которые были к нему наиболее благосклонны, и полагал, что тот уже готов вступить на путь новой философии, то решил, что ему не стоит ждать ничего хорошего от преследователей Арно. В вопросах теологии они были близки по взглядам и по духу; Арно доказал, что готов следовать за идеями Декарта, и поэтому у Декарта были все основания подозревать, что враги одного станут врагами другого. Он уже знал при этом, каковы эти враги на деле, ибо уже испытал на себе их нежелание признавать в своих школах истинную философию. Немилость, в которую впал Арно, должна была, вероятно, распространиться и на него. Ему оставалось только одно утешение: мысль о том, что его работы ни прямо, ни косвенно не касаются теологии и что в этом плане в них не смогут найти поводов для хулы[697]
. Вот в каком состоянии духа пребывал Декарт в 1644 г., и посещение им Парижа в том же году могло только усугубить его настроение. Очевидно, что он узнал там все детали данного дела и состояние полемики. Арно был вынужден скрываться из-за своего отказа ехать оправдываться в Рим, поэтому он сам не мог встретиться с Декартом в июле 1644 г, но послал к нему молодого священника из числа своих друзей, г-на Валлона де Бопюи, чтобы «предложить ему свои услуги. Он даже указал ему новую проблему в связи с его объяснением таинства пресуществления на основе его принципов, но скорее он хотел дать молодому священнику тему для беседы с этим великим человеком, чем получить от него определенный ответ, в котором он будто бы нуждался, по поводу предложенной трудности»[698]. Декарт своими глазами мог увидеть, каким преследованиям подвергался Пор-Рояль; при этом наверняка он счел свою осторожность более чем оправданной.