Избранное. Молодая Россия

Так странно он был расколот надвое. В нем мысль работала самочинно и вырабатывала или воспринимала извне стройные принципы без малейшего сознания о жизни, без малейшего чувства своей ответственности перед жизнью. Он грешит совершенно наивно, потому что принципы для него – только предмет созерцания или приятная и почетная собственность: сад с цветниками, как я сказал; в доме идет своя жизнь, часто неприглядная, а в саду приятно погулять и показать его другим. Но что всего удивительнее в нем, это полная безболезненность его раздвоения. Его болезнью, правда, в гораздо менее острой форме. Страдала и страдает доныне вся русская интеллигенция, но именно страдала, то есть болела душевно и мучилась этим внежизненным цветением своей мысли. Он же, рекрут одного из первых призывов, ничуть не страдает, напротив, чувствует себя великолепно. Еще на первых порах, в Женеве и Париже, вследствие потрясения, вызванного в нем ампутацией ноги (как он сам пишет), бывали у него припадки нервной раздражительности, беспричинной тревоги, уныния. Но к концу 1815 года он вполне окреп телесно и духовно, чему вероятно много содействовала вывезенная им в сентябре этого года из Лондона превосходная пробковая нога. С тех пор он все время чувствует себя безотчетно счастливым. «Я ношу в своем сердце неиссякаемый источник счастья и наслаждения, я наслаждаюсь всем, каждый день доставляет мне новые радости независимо от событий и обстоятельств: то новая истина, то новое познание, то удачная фраза, то открытие, полезное для человечества. Я похож на дикаря, радующегося при виде всякой вещи, раньше ему незнакомой. Как влюбленный, открыв глаза, жадно схватывает первую свою мысль, напоминающую ему о предмете его обожания, так я, просыпаясь, знаю о чем думать, и день для меня всегда слишком короток». Он часто говорит об этом. Он и вообще думает, что человеку не много нужно, чтобы быть довольным своей участью, – надо только иметь каплю здравого смысла. Он часто говорит также о том, что ему все удается; девизом для своего герба он избирает: Semper felix[149]. Каков он есть, он совершенно доволен собою. M-r Монтегри показал ему рукопись Франклина{309} – рассуждение о ступенях морального совершенствования и о способах его достижения. Оно было писано Франклином в возрасте 24 лет. Кривцову в это время было столько же, и он пишет в дневнике: «Он составил эти правила в 24 года, – я их исполнил. Он любил философию, я обожаю ее; он был счастлив, я ношу в сердце неиссякаемый источник счастья: наконец, я хочу отрешиться от всех потребностей и дать полный простор только одному желанию – желанию быть полезным людям!» Даже потеря ноги не мрачила его счастья; он писал по этому поводу: турист поражен видом Рейнского водопада, мимо которого туземец проходит равнодушно; так все в жизни – дело привычки, но от тонкости наших органов зависит, какое количество наслаждения мы извлекаем из каждой вещи.

В своем дневнике Кривцов последовательно излагает ход двух любовных увлечений, пережитых им за границей. Любовь к женщине – сильный реактив для мужчины. Кривцов весь раскрывается в этом рассказе. Что он чувствовал и делал, и как он повествует о своих чувствах и поступках, – эти два ряда фактов прекрасно дополняют друг друга.