Избранное. Молодая Россия

Рвущийся сквозь времена и пространства Огонь-Логос – некий залог неподвластных нашим досужим чаяниям, нашим претензиям или систематикам всечеловеческих путей к самосознанию и свободе. И когда рушатся традиционные формы культуры, традиционные формы социальной и государственной организации, когда мир вступает в полосу духовного сиротства и когда эмпирическая история почти что ничего доброго не сулит, – именно этот огненный духовный вектор становится едва ли не самым явным и насущным[481].

И вот именно в таком идейно-духовном раскладе все то, что современникам казалось в Гершензоне то ли религиозным народничеством, то ли – как Ленину – «либеральным ренегатством», то ли «анархическим утопизмом и культурным нигилизмом» или «бегунством»[482], – все это было на самом деле выражением присущей Гершензону вековечной тоски (не побоюсь сказать – еврейской тоски) по трансцендентным векторам истории и культуры. Векторам, которые зачастую перечеркивают наши земные замыслы и построения, наши надежды на укорененность земных отношений, земной истории. А когда Бог, оспаривая наши претензии, посылает нам Своих вестников – мы, наподобие пушкинского Сальери, бунтуем и против этих вестников, и против Самого Неба[483]. И стало быть, против сил не только переоформляющих Миропорядок, но и смиряющих его внутреннюю энтропию. Стало быть – хранящих… Но эта новая картина человеческой истории, пытающаяся воссоединить в себе и историю земных преломлений Духа, и историю человека, и историю Вселенной, требует, согласно позднему Гершензону, не только особого внимания к высоким проявлениям человеческого творчества как к непреложному формообразующему фактору истории, но и особой тщательности в работе с историческим и историко-художественным материалом. Ибо в этих высоких проявлениях творчества опыт повседневности нетривиально сходится с вечно недосказанными моментами внутреннего духовного самоопределения человека. И уважение к этим тонким процессам творческого формообразования истории должно, по мысли Гершензона, налагать свой особый отпечаток на весь комплекс гуманитарного знания – включая лингвистику, текстологию, археографию, библиографию и т. д.[484].

Историку Михаилу Гершензону можно многое поставить в упрек. Общеизвестны его ошибки в атрибуции или интерпретации тех или иных творческих документов, связанных, скажем, с наследием Жуковского или Чаадаева.

На мой взгляд, понятной, но слишком жесткой и категоричной была религиозно-народническая критика русской интеллигенции на страницах «Вех» – та самая критика, из-за которой само имя Гершензона стало предметом постоянных глумлений со стороны «советской науки». Но проблема остается проблемой. Российская история XX века удостоверила, что интеллигенция оказалась не только фактором разломной, «раскольной» ее динамики и даже не только структурно необходимым ее моментом, но и неотъемлемой частью ее преемственности и традиций.

Та же религиозно-народническая позиция не дала Гершензону в полной мере осознать хотя и связанный с глубоким кризисом раннекапиталистического и – одновременно – аграрного и сословного общества, но все же несомненно архаический, люмпенско-преторианский характер большевизма и «великого октября».

Гершензоновская критика сионистского движения как формы национальной самообезлички еврейского народа выглядела особо несостоятельной, когда над народом подымалась угроза тотального уничтожения, и альтернативы этому движению, по сути дела, не было[485]… Однако по части фактологии и прогнозов можно до бесконечности спорить с любым из историков. Но вот проблематика двух исторических герменевтик Гершензона – проблематика становления развитых форм национальной культуры и проблематика динамики культуры мировой – еще не вполне освоена нынешней мыслью.

Ибо мы еще во многих отношениях стоим на позициях ложной Марксовой альтернативы – альтернативы «объяснения» и «изменения» мира. Но мир в процессах осмысления или – более того – попыток объяснения есть уже тем самым мир в движении, мир вольно или невольно изменяемый, мир изменяющийся в нас и в самом себе. Мир в вечном «Гольфстреме». И в этом, пожалуй, едва ли не самый главный урок всего корпуса трудов российского историка Михаила Осиповича Гершензона. Урок ответственности перед тремя измерениями истории: прошлым, настоящим и будущим.

Библиография: Труды М. О. Гершензона и литература о нем. Сост. И. Л. Беленький [486]

I. Сочинения

1988

1. Гершензон М. О. Вдохновение и безделие // София / Вступ. заметка и публ. Вельяшева В. // Наше наследие = Our heritage. – М., 1988. – № 4. – С. 109–113. Об историко-художественном журнале начала 20 в. Публикуются: статьи В. Брюсова «Поэзия и проза», Н. Бердяева «Пикассо», М. О. Гершензона «Вдохновение и безделие» (о Пушкине).

1999

2. Гершензон М. «Граф Нулин» // Рус. провинция. – Новгород и др., 1999. – № 3. – С. 65–68. О поэме А. С. Пушкина.

2000