А как дети причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные, дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть Диавола, и избавить тех, которые от страха смерти чрез всю жизнь были подвержены рабству. Ибо не Ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово. Посему Он должен был во всем уподобиться братиям, чтоб быть милостивым и верным Первосвященником пред Богом, для умилостивления за грехи народа, ибо, как Сам Он претерпел, быв искушён, то может и искушаемым помочь.
Тьма, в которую светит свет Рождества, – это прежде всего тьма смерти. Угроза смерти, отбрасывающая свою тень на весь путь нашей жизни, – это мрачный фон ожидания человечеством Пришествия. Смерть – не просто ножницы, обрезающие нить нашей жизни, как это выражено в знаменитом древнем символе; скорее, это одна из тех нитей, что вплетены в узор нашего существования, с самого его начала до самого конца. Неизбежность смерти присутствует в каждый миг нашей жизни как сила, формирующая все наше телесное и душевное бытие. Лицо каждого человека несет следы присутствия смерти в его жизни, следы его страха перед смертью, его мужества, противостоящего смерти, и его смирения перед смертью. Согласно нашему тексту, это ужасающее присутствие смерти ввергает человека в кабалу и рабство на всю жизнь. Пока я пребываю в страхе, я не свободен; я не волен действовать так, как велит ситуация, а обязан действовать так, как предписывают мне картины и фантазии, порождаемые страхом. Ведь страх, прежде всего, есть страх перед неизвестным, и мрак неизвестности наполняется образами, созданными страхом. Это справедливо даже в отношении событий обыденной жизни: незнакомое лицо наводит на младенца страх; неведомая воля родителей и учителей порождает страх в ребенке; страх порождают и все неизвестные последствия любой ситуации или новая задача; страх этот есть ощущение, внушающее тебе, что ты не в состоянии совладать с ситуацией. Все это в полной мере применимо и к смерти – полнейшей неизвестности, тьме, где вообще нет света, где меркнет и исчезает даже воображение, той тьме, где прекращается всякое действие и контроль над ним и в которой все, чем мы были, заканчивается; к идее, неизбежной и невозможной в одно и то же время, к реальному и предельному предмету страха, из которого черпают свою силу все другие страхи, того страха, что овладел даже Христом в Гефсимании.
Но следует спросить: в чем причина этого страха? Не конечны ли мы, не ограничены ли, разве в состоянии мы вообразить или пожелать бесконечное продолжение нашей конечности? Не было бы такое продолжение более страшным, чем смерть? Разве нет в нас чувства завершенности, удовлетворения и усталости по отношению к жизни, подобного чувствам ветхозаветных патриархов? Разве закон – «из праха в прах» – не естественный закон? Но тогда почему он выступает как проклятие в рассказе о Рае? В смерти должно быть нечто более глубокое, таинственное, нежели наша естественная печаль, сопровождающая осознание нашей скоротечности. Павел указывает на это, называя смерть возмездием за грех, а грех – жалом смерти. И наш текст тоже говорит о том, у кого власть смерти, о дьяволе – объединенной власти греха и зла. Смерть хотя и естественна для каждого конечного существа, по-видимому в то же самое время выступает против естества. Сознательно встретить свою смерть лицом к лицу способен только человек; это составляет его величие и достоинство. Именно это позволяет ему взглянуть на свою жизнь в целом, жизнь, имеющую определенные начало и конец. Именно это позволяет человеку спрашивать о смысле своей жизни, задавать вопрос, поднимающий его над своей жизнью и дающий ему ощущение своей вечности. Знание человека о том, что он должен умереть, есть также и его знание о том, что он – выше смерти. Таково человеческое предназначение – быть смертным и бессмертным в одно и то же время. И теперь мы знаем, что это такое – жало смерти, и почему у дьявола власть смерти: мы утратили наше бессмертие. Предельный страх смерти рождается не из-за того, что мы смертны, но из-за того, что мы утратили нашу вечность по ту сторону нашей естественной и неизбежной смертности, из-за того, что мы утратили ее благодаря греховной отделённости от Вечного, из-за того, что мы виновны в этой отделённости.