Избранное. Проза. Мистерии. Поэзия

Изначально христианское является самым глубоким источником; за разрывом с Церковью в пользу солидарности должен следовать второй разрыв — с плоским политическим социализмом, но горе человеку, который осуществляет разрыв дважды в своей жизни. Эта «вторая степень смелости» [28] впервые делает из него абсолютного одиночку, индивидуума, истинного свидетеля правды, изгнанника из любого общества. Ни первые, ни вторые друзья не простят ему этого «второго скачка» [29]. Он испытывает на себе «социальный современный светский ад»; «научные методы» современного остракизма, всеобщий бойкот [30]. Во имя любви к своей борьбе за правду Пеги идет дорогой нищеты, доходящей до крайней степени лишения для него и для его семьи. Преданный своими товарищами [31], он из последних сил защищает творчество, являющееся для него «самым большим предприятием» [32], единственным пристанищем правды и свободы [33], «скромнейшую главную лавочку Тетрадей» [34], которая составила все же «некое ядро сопротивления» [35]. В самые мрачные моменты ему ничего больше не остается, как только обдумывать свое временное «тяжелое положение» в бесплодном настоящем, которое не эпоха, а только период [36], и признавать стыд своего поражения. «Мы побежденные… Тайный голос совести нас предупреждает, что в успехе всегда есть что-то нечистое, некая грубость в победе… что только в неудаче может быть настоящая, полная чистота; и значит, справедливо, что тайные великие почести славы, высшие почести исторически всегда были предназначены для проигравших» [37]. Но может случиться и так, что эта тайная слава остается на этом свете совершенно невидимой и что труд наивысшей смелости оказывается безвестным. Клио не заботится о побежденных, и, когда те апеллируют к истории как к наиболее справедливому суждению потомков, они, наивные, не знают, насколько Клио немощна [38]. Она ищет успеха [39]. Но способна «видеть только зашедшие солнца» [40].

Второй период (1905–1909) характеризуется отходом от непосредственного влияния на ход времени, обретением дистанции, дающей возможность представить сам ход времени, событие настоящего. Молодость Пеги извлекала все самое лучшее из тройного и все же единого корня: античность (природная дохристианская вера), христианство и национальная история, естественный ход которой длится для Пеги от Средневековья до Французской революции включительно. И только в 1880 г. происходит катастрофический переворот, когда одновременно эти три родственных мира исчезают, чтобы уступить место «современному миру», настающему постхристианскому времени. Его характеристики: рассудочный человек, который только и делает, что подсчитывает, кантианский формализм, гегельянский систематизм, тайная подрывная работа немецкой философии, психология и социология вместо философии, утрата общения с Богом, утрата космоса, утрата всех реальных питающих корней, подсчет всех ценностей, повсеместная победа математики и техники, оптимистическая и плоская идеология прогресса, деньги как единственная всемирная власть. Обширный анализ Пеги современного бескультурья, во многом схожий с анализами Ницше, Блуа, Честертона, — это крики Кассандры при угрозе всеобщей утраты. Насколько узка на земле область истинной цивилизации, подлинного человечества! [41] И этот маленький остров может безвозвратно потонуть [42], варварство стоит у дверей обновленным и, как никогда, устрашающим [43]. Начиная с Танжерского кризиса в 1905 г. Пеги знает с абсолютной уверенностью, что война неизбежно приближается [44]; несмотря на всю иллюзию международного пацифизма, он собирается с духом и, вынуждаемый врагом, держит себя в предельном напряжении и усилии, постоянно готовый к войне и к смерти [45]. В первые дни мировой войны он падет во время атаки, сраженный пулей в сердце.

Наряду с самыми маленькими и ненавистными кумирами современной Собонны: Лависом, Лансоном, Дюркгеймом, крупное имя Ренана преобладает в критике эпохи. Воплощение отступничества [46], возведенный современной анти-Церковью в ранг ее официального символа (открытие памятника ему в Трегие [47]), окруженный нереальной грустью [48] и даже являющийся почти что отцом современной нереальности [49], в духовном смысле он может только породить новых отступников, которые следуют за ним, оставаясь в то же время неверными ему [50]. Для Пеги фундаментальной книгой современности является «Будущее науки» Ренана (написана в 1848 г.), который, мечтая об абсолютном человеческом прогрессе, в атеистической манере, через всеобщую космическую эволюцию и через всеобщее познание мира и истории, заставляет все человечество подниматься, следуя асимптотической кривой, к осознанию Бога. Многое в длинных и удивительных цитатах, приводимых Пеги, предвосхищает идеи Тейяра де Шардена; нет никакого сомнения в том, что Пеги по отношению к последнему испытал бы тот же метафизический ужас [51].