Избранное: Романы, рассказы

На мой ответ, что я намеревался покончить с собой, снова из-за конторки послышалось ироническое хихиканье.

До этих пор я был в камере один и мог спокойно предаваться своим мыслям, своей скорби о Харусеке, который, как я чувствовал, давно умер, о Ляпондере, своей тоске по Мириам.

Потом явились новые арестанты: вороватые приказчики с помятыми лицами, толстопузые кассиры — «сиротки», как называл их Черный Воссатка, — отравляли воздух и мое настроение.

Однажды один из них с возмущением рассказывал, что недавно в городе произошло ужаснейшее убийство. К счастью, злодей был тотчас же пойман и расправа с ним была коротка.

— Ляпондер звали его, этого негодяя, этого мерзавца! — вскрикнул какой-то хлыщ с разбойничьей мордой, приговоренный за истязание детей к… четырнадцати дням ареста. — Его поймали на месте преступления. В суматохе упала лампа, и комната сгорела. Труп девушки так обгорел, что до сих пор не знают, кто она такая. Черные волосы, узкое лицо — вот все, что известно. А Ляпондер ни за что не хотел имени ее назвать. Если бы от меня зависело, я бы содрал с него кожу и посыпал бы перцем. Эти славные ребята — все они разбойники, все… Будто уж нет другого средства избавиться от девки, — с циничной улыбкой прибавил он.

Во мне кипело негодование, и я едва не ударил этого мерзавца об землю.

Каждую ночь он храпел на постели, на месте Ляпондера. Я облегченно вздохнул, когда его наконец выпустили.

Но и тут еще я не освободился от него: его слова вонзились в меня, как стрела с зазубриной.

Почти постоянно, особенно в темноте, меня терзало жуткое подозрение: не Мириам ли была жертвой Ляпондера?

Чем больше я боролся с ним, тем глубже укоренялось оно в мои мысли, пока не стало навязчивой идеей.

Иногда, особенно когда ясная луна смотрела сквозь решетку, мне становилось легче: я мог восстанавливать часы, пережитые с Ляпондером, и глубокое чувство к нему разгоняло муки, — но слишком часто вновь возвращались ужасные минуты, я видел перед собой Мириам, убитую и обуглившуюся, и мне казалось, что я теряю рассудок.

Слабые опорные пункты моего подозрения сгущались в такие минуты в нечто цельное, в картину, полную неописуемо ужасающих подробностей.

В начале ноября около десяти часов вечера было уже совершенно темно. Мое отчаяние дошло до такой степени, что я должен был, как голодный зверь, зарыться в свой соломенный мешок, иначе я стал бы громко кричать; вдруг надзиратель открыл камеру и предложил мне идти за ним к следователю. Я едва передвигал ноги от слабости.

Надежда когда бы то ни было покинуть этот ужасный дом давно умерла во мне.

Я заранее представлял себе холодный вопрос, который зададут мне, — стереотипное хихиканье за письменным столом, потом возвращение в свою темную камеру…

Барон Лейзетретер ушел уже домой, и в комнате был только старый сгорбленный секретарь с паучьими пальцами.

Я тупо ждал, что будет.

Мне бросилось в глаза, что надзиратель вошел вместе со мной и добродушно подмигнул мне, но я был слишком подавлен, чтобы придать всему этому какое-нибудь значение.

— Следствие установило, — начал секретарь, хихикнул, влез на стул и порылся некоторое время в бумагах, — следствие установило, что вышеупомянутый Карл Цоттманн перед своей кончиной был завлечен предательски в подземный заброшенный погреб дома № 21873-111 по Петушьей улице, под предлогом тайного свидания с незамужней бывшей проституткой Розиной Метцелес, по прозванию Рыжая Розина; эта Розина была выкуплена глухонемым, состоящим под надзором полиции, резчиком силуэтов, Яромиром Квасничкой, из трактира «Каутский», ныне же уже несколько месяцев живет в конкубинате с князем Ферри Атенштадтом. В означенном погребе Карл Цоттманн был заперт и обречен на смерть от холода или от голода… Вышеупомянутый Цоттманн… — объявил писец, взглянув поверх очков, и стал рыться в бумагах.

— Далее, следствием установлено, что у вышеупомянутого Цоттманна, по всем данным, уже после наступившей смерти, были похищены все находившиеся при нем вещи, в частности прилагаемые при сем карманные часы со знаками: римское Р, перечеркнутое буквой В, и с двумя крышками… — Секретарь поднял часы за цепочку. — Не представилось возможным придать какое-либо значение показаниям, данным под присягой резчиком силуэтов Яромиром Квасничкой, сыном умершего семнадцать лет тому назад просвирника того же имени, о том, что эти часы были найдены в постели его скрывшегося брата Лойзы и проданы старьевщику, ныне покойному, обладателю недвижимого имущества Аарону Вассертруму.

Далее следствие установило, что при трупе вышеупомянутого Карла Цоттманна в заднем кармане брюк, во время его обнаружения, находилась записная книжка, в коей он, по-видимому, за несколько дней до кончины сделал ряд заметок, освещающих обстоятельства злодейства и облегчающих коронерскому следствию нахождение виновника оного.