Избранное: Романы, рассказы

От беспокойства я не нахожу себе места. «Вот оно, наследие умерших, — думаю я и зажигаю лампу. Близится ночь, а в темноте чувства предельно обостряются. — Призраки ведь вроде летучих мышей, свет их спугнет. Я не желаю, чтобы они и дальше глумились над моим разумом!»

Назойливые просьбы мертвецов смолкли, но мои нервы ничуть не успокоились, меня не покидала взволнованность, передавшаяся мне от потусторонних наследодателей.

Надо чем-то заняться! Я начинаю перебирать вещи в комоде, и сразу в руки мне попадается игрушка, которую отец подарил мне когда-то на Рождество. Это шкатулка со стеклянной крышкой и донцем, а внутри — фигурки, вырезанные из мягкой и легкой как вата сердцевины бузинных веток: мужчина, женщина и змий. Если потереть стекло кусочком замши, фигурки наэлектризуются и будут то притягиваться друг к другу, то отталкиваться, прыгать, прилипать к стеклу, змий же, глядя на них, потешается и на радостях вьется причудливыми кольцами. Я усмехнулся: «Вот и они возомнили, что живут как хочется, а меж тем ими движет могущественная внешняя сила». Однако мне не пришло в голову, что и сам я мало чем от них отличаюсь: меня вдруг обуяла жажда деятельности, и я не заподозрил, что это снова подступают ко мне покойники со своим неугомонным желанием жить, только теперь они прикрылись новой личиной.

«Дело, дело, дело! — стучало у меня в мозгу. — Вот что нужно. Нужно совершать поступки. Да, именно поступки. Не те, которых дожидаются от меня своекорыстные предки, нет, я должен совершить нечто великое!»

Словно зерна, пролежавшие в земле много лет и наконец проросшие одно за другим, во мне настойчиво пробиваются мысли: «Иди к живым, совершай деяния на благо людей, ведь ты неразделим с человечеством! В великой битве с Медузой стань мечом!»

В комнате невыносимо душно, я распахиваю окно; небо как свинцовая крыша, непроницаемо темное, серое. У горизонта вспыхивают зарницы. Слава Богу, надвигается гроза. Дождя не было несколько месяцев, зноем спалило луга, в лесах сухо трещат деревья от жара, поднимающегося над едва живой, истомившейся землею.

Я сажусь за стол, беру перо. Собрался писать? О чем? Кому? Не знаю. Может быть, сообщить капеллану, что уезжаю, решил посмотреть мир?

Очинил перо, поднес к бумаге… и тут одолела усталость; уронив голову на руки, я заснул.

В столешнице, как в резонаторе, гулким эхом отдаются удары моего сердца, они все громче, вот уже чудится, будто я топором рублю свинцовую дверь подвала. И наконец она срывается с проржавевших петель и навстречу мне из подземелья выходит старец… В этот миг я проснулся.

Да только проснулся ли?

Вот же он, стоит посреди комнаты, устремив на меня старческий, померкший взор.

В руке я сжимаю перо — стало быть, не сплю и вполне могу рассуждать здраво.

«Этот странный незнакомец мне уже встречался, — подумал я. — Удивительно — на дворе лето, а он в меховой шапке с наушниками!»

— Троекратно стучался я в двери, но отклика не получил и посему вошел, — сказал старец.

— Кто вы? Как ваше имя? — оторопело спросил я.

— Я пришел, ибо так повелел орден.

Меня охватило сомнение — уж не призрак ли передо мной? Лицо дряхлого старика с длинной и редкой бородой, а руки-то мускулистые, как у молотобойца… Что-то здесь не так! Если бы я увидел его не наяву, а, скажем, на картине, то решил бы — рисунок никуда не годится, пропорции явно искажены. А большой палец правой руки у него изувечен, и это тоже о чем-то напоминает, но о чем?

Надо убедиться, что глаза меня не обманывают и старец действительно существует. Я незаметно притрагиваюсь к рукаву пришельца, а сам вежливо указываю на стул:

— Прошу!

Но старик даже не повернул головы.

— К нам пришла весть о смерти твоего отца. Он был членом нашего братства. Уставом ордена тебе, его родному сыну, разрешается потребовать принятия в орден. Ответствуй: желаешь ли воспользоваться своим правом?

— Я был бы безмерно счастлив войти в сообщество, членом которого был мой отец. К сожалению, назначение и цель ордена мне неизвестны. Не могли бы вы просветить меня?

Тусклый взгляд старца скользнул по моему лицу.

— Твой отец никогда не говорил с тобой об этом?

— Нет. То есть прямо — никогда. Конечно, о том, что он был членом тайного общества, я догадался, ведь, почувствовав приближение смертного часа, он облачился в орденскую мантию. Но кроме этого, я ничего не знаю.