Избранное: Романы, рассказы

— Зачем же погибать всем? Лучше трое сытых, чем четверо голодных. Я давно уже…

— Ах нет! Прошу прощенья, но я со всей строгостью — как старший по возрасту — требую пропустить меня вперед. — И Леопард, шепнув несколько слов Лису, деликатно, но решительно оттеснил Ворона. — Предложить себя для утоления всеобщего голода велит мне не только бусидо, это горячее желание моего сердца, я, э-э… я, гм…

— Друг бесценный, голубчик, помилуйте, да о чем вы? — закричали все наперебой, и Лев тоже: как известно, прирезать Леопарда — дело невероятно трудное. — Неужто вы и вправду решили, что мы?.. Ха-ха-ха!

«Пренеприятная ситуация, — понял благородный верблюд, и в душе у него шевельнулось дурное предчувствие. — Худо дело… Но — прежде всего, бусидо! Ладно, чему быть, того не миновать! Один раз ведь вывезла кривая… Итак, бусидо!»

Небрежным движением он уронил монокль и шагнул вперед.

— Господа, древнее изречение гласит: Dulce et decorum est pro patria mori. Сладко и почетно умереть за отечество! Так не откажите в любезности и позвольте мне…

Договорить ему не пришлось.

Целый хор дружно закричал в ответ:

— Конечно, почтеннейший, не откажем ни за что! Позволим, позволим! — издевался Леопард.

— Умереть за отечество! Ату его, ату! Вот дурень-то! Ужо попомнишь ты у меня смокинг да белый галстук! — каркал Ворон.

Страшный удар, хруст костей — и Гарри С. Читракарны не стало.

Н-да… Бусидо, видно, не для верблюдов…

Черный шар Перевод И. Стребловой

Вначале как легенда, как неясная молва, в центры западной культуры проникла дошедшая из Азии весть о том, что к югу от Гималаев, в Сиккиме^{89}, совершенно необразованные, полудикие аскеты — так называемые госаины^{90} — сделали фантастическое открытие.

Хотя англо-индийские газеты тоже сообщали об этих слухах, но оказались менее информированными, нежели русские. Впрочем, знающие люди этому не удивились, поскольку в Сиккиме, как известно, не любят англичан и всячески избегают всего, что с ними связано.

Очевидно, по этой причине случилось так, что загадочное изобретение попало в Европу кружным путем, через Петербург и Берлин.

Ученые круги Берлина пришли в небывалое волнение, воочию ознакомившись с этим феноменом.

Огромный зал, где проводились исключительно ученые заседания, был переполнен до отказа.

Посередине на подиуме стояли индийские экспериментаторы — госаин Деб Шумшер Джунг, на лице которого были начертаны знаки, нанесенные священным пеплом, и смуглокожий Раджендралаламитра, чью грудь украшал слева тонкий хлопчатобумажный шнурок — знак его принадлежности к касте брахманов.

К потолку были подвешены на высоте человеческого роста химические колбы из огнеупорного стекла, в которых находилось небольшое количество белого порошка. Как пояснил переводчик, это были, очевидно, йодиды — легко взрывающиеся вещества.

В безмолвной тишине перед затаившей дыхание аудиторией вперед вышел госаин и, подойдя к одной колбе, обвил ее горлышко тонкой золотой цепочкой, а концы скрепил на лбу брахмана. Затем он встал у него за спиной, воздел руки и стал бормотать мантры^{91} — таинственные заклинания, принятые в его секте.

Изможденные аскеты замерли, словно статуи. Такую неподвижность можно наблюдать только у представителей арийских племен Азии, когда они погружаются в религиозную медитацию. Черные глаза брахмана были неподвижно устремлены на колбу. Толпа замерла, как зачарованная.

Многие невольно опускали глаза или смотрели в сторону, чтобы не упасть в обморок. Зрелище таких окаменелых фигур оказывает гипнотическое действие, и многие из сидящих в зале шепотом спрашивали соседа, не кажется ли ему тоже, что лицо брахмана временами скрывается в туманной дымке.

Однако такое впечатление возникало у них просто под воздействием священного знака тилак^{92} — начертанного на темной коже брахмана большого белого U, которое является символом вседержителя Вишну и которое все верующие носят на лбу, на груди и на плечах.

Внезапно в колбе сверкнула искра, которая вызвала взрыв порошка. На мгновение ее внутренность окуталась дымом, затем за стеклом появился индийский ландшафт неописуемой красоты. Мысль брахмана воплотилась в материальный образ!

Это был Тадж-Махал^{93} в Агре, дивный дворец Великого Могола Аурунгджеба^{94}, в котором тот несколько столетий тому назад заточил своего отца.

Украшенное куполом здание, отливающее голубоватой белизной снежных кристаллов, со стройными минаретами по бокам, сияющее таким великолепием, перед которым человек невольно повергается на колени, отбрасывало свое отражение в большое продолговатое зеркало мерцающего водоема, протянувшегося в теснине дремлющих кипарисов.

Картина, вызывающая в душе смутную тоску по забытой отчизне, канувшей в веренице бесчисленных перерождений.

Зрительный зал загомонил, зазвучали удивленные вопросы. Подвешенную колбу сняли, она пошла по рукам.